Анастасия Петрова - На пороге Будущего [СИ]

Евгения приблизительно понимала, о чем идет речь. Мужчины были представителями Союза музыкантов — организации, объединившей всех профессиональных музыкантов, композиторов, танцовщиков и певцов страны. Они еще на прошлой неделе договорились с Махмели о выступлении в замке танцоров, приехавших из Ферута. Одновременно с этим представители музыкантов предлагали богатым жителям столицы взять на временное содержание молодых певиц. Это предложение заинтересовало некоторых гвардейцев, которые могли позволить себе такую роскошь. Певицы были, пожалуй, единственными представительницами прекрасного пола в Ианте, пользовавшимися относительной свободой нравов. Обычай был столь древний, что никто с ним не боролся. Однако царский распорядитель не желал ничего об этом знать, полагая, что один намек на участие в этом деликатном деле бросит тень на его репутацию, и решительно отсылал собеседников к начальнику замковой стражи Зенгуту.

Она так пристально вглядывалась в фигуры стоявших на крыльце мужчин, что заболели глаза. И все же она ясно видела мерцающее пурпурное облако раздражения над головой распорядителя, а когда он поворачивался к ней спиной, пунктирная линия его позвоночника пульсировала черным.

— Хорошее ли здоровье у Махмели? — спросила она своих спутников.

Пеликен пожал плечами, а Ашутия с готовностью ответила:

— Он никогда не жалуется на плохое самочувствие. Разве что ворчит иногда, что от беготни и бесконечных хлопот у него спина болит.

Евгению окликнули: ей пора было принимать работу швей, выполнивших заказ по пошиву постельного белья для гостевых домов. Как была в кожаном костюме, она быстрым шагом вышла за ворота, повернула в квартал мастериц. Между деревянными белеными домиками вились выложенные темным камнем тротуары. Окна были распахнуты настежь, и в их матово-белых стеклах отражалось солнце. Пеликен даже задержался у одного, чтобы взглянуть на свое отражение. Под окнами благоухали пышные клумбы: розы, хризантемы, лилии росли здесь до зимы, сочетая свое разноцветье в сложных узорах. Кое-где между клумбами возвышались раскидистые деревья, укрывавшие помещения от солнца. Из комнат доносилось пение, и у Евгении, как всегда, замерло сердце, настолько красивы были голоса женщин.

В этих скромных домиках жили швеи и ткачихи. Здесь же они и работали и все как одна привставали от своих станков и машинок и кланялись царице, когда она проходила мимо. Она приветствовала их ласковыми словами и улыбкой.

— Сюда, госпожа моя, — старшая мастерица провела Евгению в зал, где за длинными столами сидели девушки, и указала на дверь в противоположном углу.

Здесь стояли ряды швейных машин с ножным приводом, приводивших Евгению в умиление своей схожестью с той, которую она нашла когда-то в детстве на чердаке деревенского дома своей бабушки. В другой половине зала работали вышивальщицы. Все это были женщины разного возраста, от совсем юных до старушек. Их кожа была светлой, ведь они нечасто выходили на солнце. Черные и каштановые волосы уложены в сложные прически и перевиты лентами, глаза радостно улыбаются при виде молодой госпожи. Пеликен, конечно же, задержался в зале. Осматривая кипы шелковых простыней и наволочек в соседней комнате, Евгения слышала, как он шутит и как женщины отвечают ему веселым смехом.

Среди вышивальщиц выделялась одна девушка. Она была с юга — об этом говорили более светлые, чем у других, русые волосы и серые глаза. Развлекая разговором ее подруг, Пеликен то и дело кидал на нее взгляды, от которых она краснела и бледнела. Евгении пришлось окликнуть своего телохранителя, но и уходя он еще раз обернулся и подмигнул красивой вышивальщице. Евгения не удержалась, принялась поддразнивать его.

— Ай-ай, Пеликен, а я-то думала, что ты давно уже не смотришь по сторонам!

Но его непросто было смутить.

— Мое сердце принадлежит только тебе, госпожа моя. Но как быть с телом?

— Когда же ты успеваешь ухаживать за девушками? Ты же до ночи от меня не отходишь, да и утром, когда бы я ни встала, ты уже на ногах!

— И не говори, — вздохнул он. — Спать просто некогда!

Она рассмеялась. Роль Пеликена в замке чем-то напоминала роль шута. Любимец Халена, избалованный капризный шалопай, он всегда был готов и на шутку, и на подлость. Его мало любили другие гвардейцы: родом из обедневшей семьи, однажды он слишком стремительно выскочил на глаза царю, напомнив тому об общих школьных годах, прочно занял место под солнцем и не намерен был никому его уступать. Он был умен и знал в замке и в Киаре все подводные течения. Его слова всегда были остры, этого языка опасались даже государственные мужи. Царь любил его как младшего брата и все прощал. Большего ловеласа в Киаре нет: Пеликен не пропускал ни одной юбки и не знал, когда нужно остановиться. Даже глубокая влюбленность в царицу не мешала ему, как и прежде, в каждую свободную минуту искать развлечений. Евгения вполне могла себе представить, что ее верный телохранитель не спит ночами, обольщая вышивальщиц, или жен сановников, или каких-нибудь красивых горожанок. А утром, свежий и бодрый, он встречал ее в Большом зале и не отходил весь день.

Вот как вышло, что она продолжала упражняться с оружием даже тогда, когда интерес к этому у нее почти угас. Будучи офицером царской гвардии, Пеликен обязан был, как и все, каждый год сдавать экзамены на соответствие должности, а также принимать участие в смотрах и состязаниях. Не имея возможности покинуть царицу, он настоял на том, чтобы она занималась вместе с ним. «Иначе мое место быстренько займет какой-нибудь молокосос, и придется мне ухаживать за рыбачками, ведь жалованья-то не будет!» — говорил Пеликен. Но гораздо больше офицерского жалованья (весьма немалого!) для него значил почет, достающийся на долю царских телохранителей. Все иантийцы, от мальчишек, упражняющихся в школе на деревянных мечах, до сыновей богатейших рассов, мечтали попасть в гвардию Халена. Однако дело это было почти нереальное: каждого из тридцати пяти гвардейцев царь отбирал и назначал сам.

Хален мог бы рассказать жене, что в настоящем бою от Пеликена и раньше было немного толку. Он бросался в бой сломя голову лишь для того, чтобы доказать самому себе свою храбрость, и товарищам нередко приходилось потом его выручать. При всей своей физической силе и боевых навыках Пеликен все же был придворным, а не воином: знал толк в интригах и хитроумных речах, умел читать между строк, улавливая самые слабые изменения в атмосфере замка. Именно поэтому Хален и назначил его телохранителем Евгении. Сам он не мог проводить с женой много времени, а Пеликен всегда готов дать нужный совет, объяснить то, чего она еще не понимала.