Анастасия Петрова - На пороге Будущего [СИ]

— Царь ждет вас в малой столовой, — сказал он. — Пройдемте.

Бронк всю дорогу болтал о пустяках. Евгения то и дело с любопытством оборачивалась на него. В нем не было и следа угрюмой усталости, спутницы всех обитателей Красного дома. В свои шестьдесят он выглядел на десять лет моложе, и его синие глаза искренне смеялись. Евгения вопросительно подняла брови в ответ на веселый взгляд, и Бронк ей подмигнул.

В Красном доме почти не было тротуаров. Евгения, как и сам хозяин дворца, вынуждена была ходить по узким тропинкам, задами каких-то домов. Подол ее платья задевал доски заборов и окунался в лужи в грязных двориках. Они проходили по очередному двору, между зданием архива и хозяйственной постройкой. Слуги сметали снег с деревянных скамеек, расчищали дорожку в снегу. Бронк сказал:

— Это мое любимое место во дворце. Эти скамьи — единственные, на которых удобно сидеть, да и прислуга в архиве не такая злая, как везде в Красном доме, не бросается с лаем.

— Я слышала, что дворец очень древний, что это самое старое здание в мире. Но пока не вижу ни одной по-настоящему древней постройки…

— Сейчас увидишь. Мы ведь идем в царские покои.

На круглой площади, куда они в конце концов вышли, не было и следа снега. В центре круга бронзовый олень вытянул шею, вглядываясь в окна царского дома. Он действительно был старым, этот дом, осевшим настолько, что окна нижнего этажа начали уходить в землю. Пристроенные много позже хрупкие балконы поддерживались порфировыми колоннами, и стояли между ними охранители — древние, как сама земля, по пояс погрузившиеся в фундамент, так что от нижних лиц остались одни брови. Проходя мимо, все кланялись им. Внутри Евгению встретило то же запущенное богатство. Дорогие гобелены на стенах не чистились годами. Потолочные камни над люстрами почернели от копоти. Комнаты и коридоры были набиты расставленной как попало мебелью, которой никто не пользовался. Паутина в углах рвалась под тяжестью скопившейся в ней пыли, слуги вымывали и выметали пыль каждый день и все не могли вымести. Евгения увидела здесь даже привидения: по залам проплывали зеленоватые призраки, покорно ожидавшие вместе с живыми придворными выхода царя. При появлении олуди они заволновались, зашелестели, потянулись к ней, словно сонные осенние мотыльки на свет, и вдруг шарахнулись прочь под внезапным движением воздуха. Оглушительно хлопнула дальняя дверь, и, с намерением преградить иантийской царице путь, наперерез ей двинулся высокий крупный человек. Не только призраки, но и кресла, и статуи, казалось, кинулись прочь с его пути. Словно кит в стае рыбешек, он проложил себе путь сквозь людей и мебель, чтобы остановить Евгению посреди зала.

— Отец Отлери, наследник Дома владык времени, — произнес позади нее бесстрастный голос Нурмали.

— Я ждала встречи с тобой, отец, — Евгения наклоном головы приветствовала шедизского первосвященника.

Он прогудел, возвышаясь над ней как охранитель:

— Безгранична милость судьбы: она позволила мне родиться в эпоху олуди. К этому дню я шел всю жизнь. Сотни раз раскидывал я кости, и гадал на внутренностях животных, и посылал взор к далеким звездам. Все они говорили, что я увижу повелительницу душ, но я, позволь тебе в этом признаться, боялся поверить. Как ничтожен смертный под рукою судьбы! Благодарю, госпожа, что снизошла ко мне. Позволь от имени отцов и братьев приветствовать тебя в Шедизе и выразить надежду, что уже сегодня ты вместе с нами вознесешь благодарственную молитву.

Евгения кивнула. Священник говорил что-то еще, но из-за царской двери показалась чья-то голова, и Нурмали взволнованно прошептал ей в ухо:

— Нас ждут. Идемте скорее!

— Сын мой, не указывай госпоже… — гудел Отлери, но побледневший Нурмали уже тащил Евгению за руку к двери.

— Мой возлюбленный друг, я уж решил, что ты похитил прекрасную госпожу. Твоя всегдашняя пунктуальность где-то задержалась сегодня? Ты меня расстраиваешь, — выговаривал генералу Процеро, суетясь вокруг Евгении, то отодвигая перед нею стул, то помогая снять шубу, то хватаясь за ножи и вилки на столе, чтобы тут же их отбросить. — Госпожа моя, позволь, я сам налью тебе чаю. Чей это голос слышался там? Отлери прибежал? Оставь его, госпожа, у него будет достаточно времени для бесед с тобой. Пока же ты только моя.

Он наконец уселся напротив, подался вперед, впился черными и юркими, как тараканы, глазами в ее лицо.

— Как спалось тебе в моем доме, госпожа?

— Благодарю тебя, государь, я спала хорошо.

— Скажи, — он еще больше наклонился вперед, опрокинув серебряный кубок, — скажи о моем дворце. Ты должна знать, должна чувствовать… Здесь столько злых людей! Все ненавидят меня! Все, все… Кроме вот Нурмали, только ему я могу доверять. Если бы не он, меня б десять раз тут зарезали и отравили. Ты видишь это? Видишь эту злобу?

Белое вино из упавшего кубка впиталось в скатерть. Евгения не знала, что сказать, и молча кивнула, не в силах оторвать глаз от темного пятна. Процеро молитвенно сложил руки.

— Прошу тебя, госпожа Евгения, молю тебя, очисти мой дом от этой скверны! Проведи обряд, ублаготвори злых духов, что преследуют меня днем и ночью! Обещай, что сделаешь это, обещай! Я не могу есть, не могу спать, боюсь выходить из своих покоев. Всюду враги. Только с Нурмали я могу быть спокоен. Но ему тоже нужно спать, и я боюсь, что однажды он не уследит…

Нурмали неподвижно стоял за креслом царя, глядя в сторону. Процеро повернул к нему голову, неестественно вздрогнул, будто не ожидал его увидеть.

Этому дому не помог бы и десяток очистительных церемоний. Не услышав ответа, царь страдальчески скривился, театральным жестом схватился за остатки жидких волос на голове.

— Умоляю, госпожа моя! Только ты можешь помочь мне! Все, все отдам тебе, все, что пожелаешь в моем царстве! Спаси мою жизнь!

— Хорошо, я попытаюсь. Но должна признаться, что моих скромных сил может не хватить. Дворец очень старый, он насквозь пропитан человеческими страстями. Чтобы вернуть ему первоначальную чистоту, нужно несколько лет ежедневно читать молитвы.

— Если б ты гостила здесь столько времени, я был бы счастливейшим из смертных, — сказал Процеро, сразу же успокаиваясь и возвращаясь к еде. — Будь добра, олуди, снизойди к мольбам твоих верных слуг, останься с нами.

Она с польщенным видом наклонила голову, прижала руку к сердцу.

— Твоя доброта безмерна, мой друг. Я была бы счастлива в твоей прекрасной стране. Но не забывай, что у меня много обязанностей в Ианте.

— И муж, — улыбнулся он.

— И муж, который ждет меня.

— Как я ему завидую! Говорят, он самый сильный из иантийцев. Еще бы, живя подле олуди! Вся благодать земли и неба снисходит на него ежедневно! Хотел бы я быть на его месте!