Маргарита Дорогожицкая - Стихия страха

— Почему в зале посторонние? — процедил я, обращаясь к ассистенту.

Бедняга пожал плечами:

— Открытая лекция же… Откуда мне знать?..

Демон, я и забыл! Лидия довольно улыбнулась и откинула с обнаженных плеч завитые локоны. Я нахмурился, внезапно сообразив, что эта ненормальная вырядилась, словно кукла. Длинные завитые локоны, лента в волосах, шелковое розовое платье и… Вдруг нестерпимо стало любопытно, какого цвета у нее башмаки. На Лилит они были золотые.

В зале стали перешептываться, и я сообразил, что молчал слишком долго, уставившись на непозволительно глубокий вырез ее платья.

— Госпожа Хризштайн, — откашлявшись, сказал я. — Вы находитесь в храме знаний. Проявите уважение и не позорьте его неподобающим видом.

— А что не так с моим видом?

— Прикройтесь.

Лидия лишь пожала плечами и неожиданно послушно набросила на себя меховую накидку. Я начал лекцию, решив игнорировать ее присутствие.

— …Что есть вера в Единого? Известный богослов Изра из Мирстены отвечал так: "Вера есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом". Невозможно представить наш мир без веры. Мы просыпаемся с верой, что солнце взойдет на востоке, а сядет на западе. Но есть гипотеза, приписываемая Акватосу Квирскому, что Единый создал пространство и время с заведенным порядком в начале Великого Акта творения. Что есть вера в контексте этой гипотезы? Будет ли солнце по-прежнему вставать на востоке, если мы перестанем в это верить? Положим, да. Что тогда? Тогда мир продолжит жить дальше, словно гигантский заведенный механизм, а значит, исчезнет необходимость в самом Боге. Если Единый всего лишь завел механизм и больше ни во что не вмешивается, то чего можно добиться молитвой?

Недоуменный ропот пронесся по залу, ибо мои утверждения были опасно схожи с ересью. Я улыбнулся и продолжил:

— Но так ли это на самом деле? В трудах нашего современника, магистра Солмира высказывается следующая гипотеза. Единый сотворил разум и даровал ему бесконечную волю творения, называемую верой. Пространство и время существуют благодаря безграничному торжеству человеческого духа. И до тех пор, пока мы с вами будем верить в заведенный миропорядок, он будет существовать. Так ли это? Известный оппонент магистра Солмира и его ученик, профессор Котовский утверждает, что пространство и время — это абсолютные и реальные величины. Они существуют независимо от человеческого сознания и исключительно по воле божьей. Что же утверждают каноны Святого Престола?

Аудитория молчала, пожирая меня глазами. Даже Лидия сидела непривычно задумчивая, склонив голову набок.

— Вера есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом. Мы с этого начали, помните? Наша вера в Единого позволяет нам получить безграничную волю творения, созидая реальность вокруг нас. Но почему же мы не можем по мановению руки создать яблоко, например? Может потому, что наша вера слишком слаба? В канонах Святого Престола нет определения веры. Вместо этого имеется лишь следующее: "… и только постигнув веру, человек может спасти дух…" Каждый верующий постигает веру, приближаясь к бесконечному могуществу Единого, чтобы однажды… Однажды вновь вернуться к Источнику божьей благодати…

В звенящей тишине зала короткий смешок Лидии прозвучал удивительно неуместно. Я поморщился, вышел из-за кафедры и спустился в зал, остановившись напротив нее.

— Но человек слишком слаб, он часто ошибается, принимая за веру в Единого нечто иное. Безумец, преступивший черту и отдавший свою душу демону, тоже верит. Только не в Единого, а в собственные пороки. В его душе нет места Единому, но сила его веры, питаемая злобным безумием, настолько велика, что он тоже изменяет реальность вокруг себя. Это и есть природа колдовства.

Лидия подняла бровь, потому что сейчас я практически дословно цитировал ее слова.

— Такое определение колдовству было дано одной… особой, почти преступившей черту. Но так ли это? Бесконечная мудрость Единого в замысле сотворения нашего разума заключается в том, что каждый из нас сам волен решать это для себя. Именно поэтому необходимо различать, что есть вера в Единого, дарующая спасение, а что есть убежденность в собственном безумии, ведущая в никуда. И бесконечностью пяти основ нам указан путь к спасению. Помните об этом, когда сомнения терзают вас. Безумец тоже верит, но не в Единого, а лишь в собственную правоту. У него нет надежды, а есть план. У него нет любви, а есть похоть и вожделение. У него нет мудрости, а есть хитрость и изворотливость. И когда у него не остается милосердия, он перестает быть человеком, а становится колдуном, отдавшим свою душу во власть демонов…

Я замолчал, не сводя с нее глаз и гадая, смог ли достучаться до ее души. Ибо последние мои слова были для нее и про нее.

— Лекция закончена. Можете задавать вопросы.

Как я и ожидал, Лидия тут же взметнула руку вверх, отчего накидка съехала с плеч. Я неохотно кивнул ей.

— Я бы хотела уточнить, — лукаво произнесла она. — А какая разница между вожделением и любовью?

Стало очень тихо. Все смотрели на меня выжидающе, с нездоровым интересом.

— Не думаю, что вы когда-нибудь это поймете, госпожа Хризштайн, — спокойно ответил я. — Потому что для любви нужно сердце, которого у вас нет. Еще вопросы?

Я проигнорировал ее возмущение, ответил на вопросы остальных студентов, продиктовал список источников по богословию и задал на следующий раз трактат о важности раскаяния на пути к спасению.

Лидия осталась сидеть, даже когда все остальные разошлись. Я подавил малодушное желание сбежать от нее, прекрасно понимая, что она едва ли пришла послушать меня просто так, из академического интереса.

— Что вы хотели, госпожа Хризштайн? — поторопил я ее и кивнул ассистенту, отпуская его.

Она нехотя встала и подошла ко мне. Подол ее платья был слишком длинным, чтобы разглядеть цвет обуви. Господи, да что со мной такое!

— Ваше приглашение на прием к помчику Овьедо по случаю помолвки его сына, — она протянула мне затейливо украшенный конверт.

— Можете передать, что меня не будет, — я даже не подумал взять приглашение.

— Отказы не принимаются, господин инквизитор.

— Не принимайте, — я пожал плечами и направился к выходу.

Лидия удержала меня за рукав мантии и притянула к себе.

— Я думаю, отцу Валуа будет крайне интересно узнать о содержимом дневника профессора, — тихо произнесла она.

— Тогда он узнает и о вашем участии. Знаете, что вам грозит за разрушение святыни?

— А я слышала, — Лидия прильнула ко мне и говорила уже шепотом, — что святыня разрушена Серым Ангелом. А еще ходит столько интересных слухов о вашем…

— Прекратите! — я отшатнулся от нее. — Чего вы добиваетесь? Зачем льете эту грязь? Вам самой не противно? Вырядились, словно кукла!