Кристофер Мур - Подержанные души [litres]

– Эта фигня с амнезией – здорово, – сказал он Одри, пока та сидела за швейной машинкой, изготовляя очередной из десятков новых костюмов для Беличьего Народца. – Просто говоришь: “Извините, я не помню вашего имени, я упал с моста Золотые Ворота и ударился головой, поэтому у меня теперь трудности с памятью”. Все так мило к этому относятся.

– Вероятно, завидуют, что им не достался такой предлог, – ответила Одри. – Бред какой-то! – Она отцепила иголку от ткани и оборвала нитку. – Я не могу сшить всему Беличьему Народцу разукрашенные костюмы. Этот список, что мне дал Боб, выполнить невозможно. Их исходные наряды я шила из лоскутов, которые собирала много месяцев. Это будет полноценной работой, если даже я только собирать материал начну, что уж там говорить о пошиве каждому чего-то неповторимого.

– Может, я помогу? – предложил Чарли.

– Мило с твоей стороны, но тебе и без того дел хватает. Я просто куплю парочку рулонов хлопка разных цветов и сошью им стандартные наряды со штанами на шнурке, как в больнице. Пусть сами затягивают себе по размеру.

– Хорошо придумала, – сказал Чарли. – А Вихлявого Чарли можно взять манекеном.

Чарли уже привык к тому, что Вихлявый Чарли таскается за ним повсюду по большому дому, в котором размещался буддистский центр, – и маленькое чудище при этом копирует все его движения. Когда Чарли ходил в туалет, Вэ-Че шел следом и мочился в пластмассовую салатницу, которой и Чарли пользовался, когда сам был маленьким чудищем. Когда Чарли садился тренировать подпись Майка Салливэна, Вэ-Че садился на перевернутую банку из-под ореховой смеси перед стопкой книг вместо маленького письменного стола и тоже упражнялся в каллиграфии: преимущественно рвал писчую бумагу и облизывал ручку, после чего оставлял на бумаге чернильные отпечатки языка. Некоторые произведения из тех, что поинтереснее, Чарли потом вешал на холодильник.

Вихлявый Чарли обучался навыкам, но, похоже, словарный запас у него не расширялся – он лишь подбирал слово-другое там и сям и встраивал в некоторый синтаксис на основе фразы “дай зыр”. Кроме того, воодушевленный счастливый шум он чередовал с разочарованными вздохами, их он производил, лишь если грядущее не сулило ему зыр или если Чарли уходил куда-то из дому, а Вэ-Че с собой не брал. Чарли сопереживал крокодильчику – сам недавно был узником этого невозможного те́льца, – однако самого Вэ-Че, похоже, это нисколько не удручало.

– Может, жизнь просто проще, если ты немного с приветом, – как-то поделился Чарли с Одри. И при этом изобразил рукой росчерк, с каким модель на колесе телевикторины представляет посудомоечную машину. Вэ-Че в точности скопировал этот жест – быть может, на секунду позже Чарли. Одри при виде такого содрогнулась.

– Я не уверена, как он вообще… э-э, жив, – произнесла она. – Не то чтоб я понимала механику Беличьего Народца, но движитель – их сознание, их душа. У Вэ-Че ду-ша – ты – покинула здание и поселилась в новом месте.

– Не знаю, – ответил Чарли, потирая лоб. Вэ-Че отзеркалил. – Там внутри что-то есть.

Одри кивнула – ее немного нервировала такая слаженная пантомима.

– Возможно, когда ты вышел из этого тела, в нем осталась твоя тень – или эхо.

– Не-е, я б, наверно, ощутил, если бы во мне чего-то не хватало, нет?

Она пожала плечами.

– Ты, главное, к нему сильно не привязывайся, Чарли. Мы не знаем, сколько он еще протянет. Может, с ним все будет как с теми старушками, на ком я делала пхову неумирания .

– Сиси, – произнес Вихлявый Чарли, подскакивая на месте и возбужденно шумя.

– Вот видишь? – сказал Чарли. – Вполне самостоятельный мужчина.

– Правда? А ты сам вот сейчас о чем подумал?

– Схожу-ка я цапну себе чего-нибудь поесть, – ответил Чарли. – Тебе что-нибудь принести?

– Дай зыр, – произнес Вэ-Че.

Между тем Чарли осваивал особенности тела Майка Салливэна. Тот подошел к делу скрупулезно и невероятно тщательно и заботливо выписал все номера своих банковских счетов, все пароли, даже пояснения к контактам в своей телефонной книжке, но не объяснил, что это за темное пятно у него на левой икре, – может, он в детстве ткнул туда карандашом, а может, это смертоносная меланома. В бета-самцовом воображении Чарли Ашера скорее – последнее. Несмотря на сомнительную медицинскую историю, в теле Майка Салливэна имелись такие свойства, что Чарли были в новинку и восхищали его, среди них – гораздо более крепкая линия волос на голове, нежели осеняла Чарли Ашера, и, конечно, плечи…

– Смотри, у меня банки. – Он поиграл перед Одри бицепсами. – Раньше у меня никогда не было банок. Как по-твоему, они на что-нибудь годятся или, ну, знаешь, как груди – просто смотреть на них и трогать? – Он протянул ей пощупать одну руку.

– Груди – для кормления младенцев, обалдуй.

– Ну да, и для этого тоже, наверно.

– Я вполне уверена, они тебе понадобятся, чтобы красить мост. Вероятно, так ими и Майк разжился.

Чарли сел, несколько ошарашенный.

– Я не умею красить мост. Я не могу. Мне души нужно собирать, я должен снова открыть лавку. Мне сво-ими делами надо заниматься.

– Но это работа Майка Салливэна.

– Заявлю, что падение меня повредило, поэтому я больше не могу этого делать.

– Но ежу понятно, что ты как новенький, – парировала Одри.

– Скажу, что я умственно не способен это делать. Пока что отмазка с амнезией отлично срабатывала.

– Значит, скажешь им, что не помнишь, в какой цвет мост красить? – Она изо всех сил старалась не смеяться, но ей не удалось.

– А вы, юная дамочка, не настолько стары, чтобы вас не отшлепать, – произнес Чарли своим голосом сурового папаши, щекоча Одри и стараясь перегнуть ее себе через колени, пока та елозила и хихикала.

Что послужило лишь одним из многих-многих поводов к бурным заходам на сладкую мартышечью любовь. На самом деле, как только они пробили стену робкой неловкости в тот первый день, когда он вернулся домой, если б не обязанности Одри в буддистском центре и не нужда Чарли организовать себе новую жизнь в виде Чарлза Майкла Салливэна, они бы вообще вылезали из постели лишь для того, чтобы голышом пробраться вниз по лестнице к холодильнику. Но когда в начале вечера уходил последний посетитель последней медитационной сессии, начинался безумный секс-фестиваль новой любви – и продолжался он, покуда они оба не падали от измождения, или хохота, или – изможденного хохота.

– Ух, – произнес Чарли поздно первым вечером, лежа рядом с Одри и переводя дух; оба в поту, золотой пленкой блестевшем на их телах при свечах.

– Ага, – произнесла Одри. Она провела ногтем между мышцами у него на животе. – Ага.

– Так лучше? – спросил он, перекатившись на бок, чтобы оказаться лицом к лицу с нею – посмотреть ей в глаза. – Лучше, чем в первый раз, когда мы были вместе?