Гарет Ханрахан - Молитва из сточной канавы [litres]

Шпат протопал еще пару шагов, но Крыс сгинул. Упырь быстр, как всегда, пускай и раздался втрое прежних размеров. Шпат покачал головой, не в силах поверить перерождению друга. Это страннее сверхъестественных способностей Кари – Крыса он знал много лет, и упырь всегда был существом из проулков и сточных канав, равно далеким от богов и демонов, как всяк его возраста.

Шпат помог Барсетке встать на ноги. Она в сердцах одернула смятое платье, шишковатые пальцы перебрали ткань, пряча прорехи.

– Лицо у меня нормальное? – спросила она, утирая слизистую жидкость – вероятно, упырье замещение слез.

– Чудесное. Сама-то как, ничего?

Она кивнула.

– Старейшие не разговаривают на наших языках, поэтому они пользуются ртами упырей помоложе. Мной уже говорили раньше. Не так оно и погано.

– Крыс не старейший – он может измениться назад? Я могу его сделать прежним?

– Я не знаю, кто он и кто еще в нем, – призналась Барсетка. – Я его предупреждала, я ему талдычила, да! «Пребывай в свете», другого я не советовала! – Она опять прижала ладони к лицу, сокрушаясь. Шпат присмотрелся – неужели ее черты чуточку более собачьи и менее человечьи, чем до того, как ею заговорил Крыс? Сразу не разобраться, и некогда тратить время.

– Ступай за ним. Или обгони и предупреди Кари, или образумь его… в общем, сделай, что сможешь. Я пойду искать другую помощь.

Барсетка оглядела платье – бальный наряд, прибранный в лавке для малоимущих или на помойке Брин Авана, и подрыгала головой в знак согласия. Оторвала расшитый подол, выставив на обзор козлиные ножки с копытцами, тщательно отбритые от волосков. А потом вскарабкалась по сточной трубе и припустила по крышам, держась выбранного Крысом направления.

Шпат оставил ночлежку тем же путем, как уходил раньше, – через тайный лаз до примыкающего здания, его проложили изобретательные воры в былые дни. В более благоустроенных частях города поговаривали, что Мойку можно обойти из конца в конец, ни разу не выйдя на улицу, если знать воровские тропы. Это не совсем так, ведь стража перекрыла многие ходы под землей, но Шпат знал уцелевшие маршруты.

А вот сальники – нет, хоть здесь повезло. Когда напала Роша со своими страшилами, он вывел из дома столько воров, сколько смог. Но все равно кровь друзей присохла к его каменным ногам. Очень много погибло. Сердце Шпата немо, как скала. Он невидяще брел, переставлял ноги с методичностью механизма. Ничего уже не поделать, только стараться уменьшить ущерб – установить порядок оказания помощи, выяснив, какие части его мироздания уже мертвы, а какие еще умирают, обызвествляются. Он уже лишился мечты забрать у Хейнрейла Братство, теперь у него осталось последнее – Братство спасти.

Он протоптался по бумажному вороху. Сморгнув, узнал собственный почерк. Это рукопись отца, разорвалась и рассыпалась. Он ведь оставлял ее в своей комнате, в ночлежке. Должно быть, сальники обнесли жилье, перед тем как в свою очередь на них напали колдуны ползущих. Машинально он собрался идти дальше, но вспомнил, что благодаря заклинанию Онгента обрел достаточную гибкость, чтобы поднимать вещи с пола.

Он тяжело согнулся и подцепил ближайшую страницу, читая ее, как вещее пророчество. Рука Иджа – и, судя по сжатому почерку, написано в тюремной камере, перед тем как его повесили.

«Изменения – процесс и быстрый, и долгий. Силы, движущие историю, медлительны и незаметны тем, кого они окружают. Их становится видно лишь задним числом, и тогда они выглядят неотвратимыми».

Несколько следующих строк оторваны и потерялись. Светлая мысль Иджа утрачена.

«Но настанет время, когда город будет готов к свободе, и в этот день должно случиться событие, которое подстегнет эту силу, заставит ее проявиться, превратит надежду в свершение».

Идж думал, что, бросив вызов городской власти, он творит символический акт, который пробудил бы подспудную жажду свободы и справедливости. Он ошибался, условия оказались неподходящи. Его смерть оказалась петардой, искрой, не сумевшей разжечь большого пожарища. Шпату никогда не выпадало случая пусть даже на такую попытку, а теперь и надежда улетучивалась в абстрактное царство выдуманных Иджем исторических сил. Шпат скомкал и выбросил лист.

Мирен , подумал он. У мальчишки есть сила, откуда бы она ни шла. Он умеет телепортироваться – вдруг у него получится найти Кари раньше Крыса. Шпат отослал Мирена с отцом на склад на Мясницком ряду, ближайшее к разгромленной ночлежке убежище. Он поспешил туда – вдоль улочек, затем по шаткому мосту через канал.

Смущало, что нету сальников. Даже если засада ползущих уничтожила восковые фигуры, пришедшие с Рошей, то у алхимиков их многие сотни. Должно быть, случилась беда где-нибудь на другом конце города, может, ползущие устроили другое злодейство, ему неизвестное. Улицы странно опустели – он подмечал лица в окнах, заколоченные двери. Даже таверны почти все закрыты. Все в городе залегали на дно, прячась от комендантского часа, но никакие сальники из усиления не показывались вовсе.

Тишину разорвал вопль, где-то в отдалении. Не раздумывая, Шпат двинулся на звук. Впереди была настежь выбита дверь, и оттуда, ковыляя и плача, выбралась женщина. Она показывала сзади себя, за дверь, и там Шпат увидел вторую женщину, постарше – мать или тетку, судя по явному сходству.

– Это не Дженни, – взахлеб прорыдала женщина. – Это не она.

В недоумении Шпат вклинился между женщиной и дверным проемом. Старшая – Дженни? – не встрепенулась. Она с любопытством изучала Шпата, наклонив голову, следила за его движениями. И тут же рассыпалась в кипящий студень из тьмы и слизи и хлестнула по нему щупальцем. Бритвенной остроты, ведо́мое сверхчеловеческой силой, оно прорезало глубокую борозду в каменной шкуре Шпата, но не поранило остатка его живой плоти. Второе щупальце проклюнулось из студня – это приткнулось в промежуток между пластин. С пробирающим холодом оно попробовало его на вкус. Боль пришла позже. Черное щупальце задрожало и отпрянуло, его крайняя треть посерела и рассыпалась в прах.

Шпат успел отметить эту странную реакцию, пока налегал на притолоку над дверью. Он выломал ее из стены целиком. Постройка обрушилась, запечатав веретенщика под обломками. Женщина помоложе тонко, ужасно завизжала. То ли ее потрясло краденое лицо матери, то ли гибель дома, или же кошмарный скрежет, который издал пойманный в ловушку веретенщик. Она впилась ногтями себе в лицо и побежала, стелясь к земле, как перепуганное, неразумное животное. Шпат уставился ей вслед, не уверенный, как ему поступить. Со слов Кари, никакое доступное ему оружие не подействует на веретенщика. Все, что он мог, – свалить на него эту постройку, погребая в каверне из битой кладки, в каменной темнице, и Шпат громоздил обломки, пока не перестал слышать тот скрежет.