Юрий Силоч - Рыцарь пентаклей

— Никакого фарса, всё серьёзно. Ваша честь! — Орди повернулся к толстяку. — Что нам понадобится для справедливого и беспристрастного суда?

— О, да перестаньте, Ординари, — отмахнулся судья. — Мы не дети и всё понимаем. Ради такого дела я готов на ускоренный порядок рассмотрения. Никто из присутствующих, я уверен, и не пикнет о том, что что-то пошло не так. Это будет наш небольшой секрет. Поэтому давайте просто приговорим подлеца к обезглавливанию и дело с концом. Где я должен поставить подпись?

— Вот именно, — встрял в разговор нос-крючком. — Не вижу смысла тратить время.

— Нет-нет-нет! — запротестовал молодой человек. — В этом весь смысл. Дамы и господа, мы все в этом зале стали жертвами беззакония. А с беззаконием стоит бороться лишь одним оружием — справедливостью.

— Вы либо хитрец, либо идеалист, — всплеснул руками нос-крючком. — И будет жаль, если окажется, что второе. К чему это всё? Да, мы стали жертвами беззакония, ну так давайте накажем его без всякой волокиты. Разве вы не этого хотите?

Молодой человек покачал головой.

— Нет. Я хочу справедливости. Я хочу соблюдения правил. Я хочу, чтобы Брунеген вступил в новую эпоху, когда закон перестанет применяться избирательно. Нельзя добиваться добра, совершая зло.

Пауза. Все уставились на Орди так, будто он превратился в какое-то редкое животное.

— Всё-таки идеалист, — вздохнул нос-крючком.

Люди зашумели.

— Господа, господа, прошу вас! — встрял верховный судья. — В этом есть определённый смысл!

— Конечно же, для тебя он есть, — язвительно заметили откуда-то издалека. — Ты бы кого угодно поддержал, лишь бы в Замок не ехать.

Судья вопросительно взглянул на Орди.

— Вы все как-то очень быстро забылись, — юноша скривился: сидящие за столом люди были ему глубоко отвратительны. Перемена настолько всех поразила, что в зале вновь установилась мёртвая тишина. — Ещё несколько минут назад вы тряслись от страха перед ним, — Орди указал на Вильфранда. — У всех тут есть тёмные делишки, и я знаю, что вы думаете. Вы считаете, что закон придуман для простолюдинов, нищих и недотёп, которым не повезло встать на пути сильных мира сего. Но совсем недавно вы все не могли пошевелиться и даже вдохнуть без приказа. Всё, чего я прошу, всё, чего я добиваюсь, — это позволить закону делать своё дело. Но до тех пор, пока вы сами будете препятствовать справедливости, не удивляйтесь, что несправедливо будут поступать с вами. Всегда найдётся кто-то сильнее, кто-то, перед кем придётся стоять навытяжку, потеть и понимать, что он может сделать с вами всё, что ему вздумается, — и никто не поможет.

Установилась пауза. Делегаты смотрели куда угодно, только не на Орди.

— Браво, — Вильфранд пару раз хлопнул в ладоши. — Очень вдохновенная речь. Честно говоря, я собирался уходить, но сейчас передумал. Пожалуй, подожду до тех пор, пока вы сами переругаетесь. Теперь вы понимаете, Ординари? — насмешливо спросил Регент. — Видите, с кем приходится работать? И ведь это только начало, смею уверить. Каждый из этой сотни имеет множество секретов, тайн и скелетов в шкафу. У каждого есть друзья, враги и личные интересы, которые им ближе, чем ваши рассуждения о добре и справедливости. Вы не умеете лавировать между ними, а я умею. Пусть и — ах-ах — не всегда соблюдая законы. Потому что законы несовершенны. А они несовершенны потому, что люди несовершенны. При всём уважении, Ординари, вы слишком молоды, чтобы это понять. Всегда будут те, кто боится, и те, кого боятся: это естественный ход вещей, который вам не переломить. Поэтому давайте уже заканчивать, — обратился он к людям. — Уверен, у всех вас сегодня много дел.

Молчание в зале было того самого сорта, который называют гнетущим. Люди прятали глаза от Ординари и Вариуса, и юноша знал, о чём они думают: просчитывают, что потеряют, а что приобретут в том или ином случае. Возможность оставить всё как есть была заманчивой: как-никак, Регент сегодня сделал свой выбор и выбрал он не их, а кого-то другого. Не было нужды волноваться ещё как минимум несколько лет. Законность оказалась для Брунегенской элиты чем-то новым и неизведанным, как алкогольный напиток с плавающей внутри змеёй: с одной стороны, было страшно к нему даже подступаться, а с другой, почему бы и нет, может, это лучшее пойло на всём белом свете?

На лицах людей читались напряжённые раздумья. Закон можно было использовать против любого в этом зале, но если следовать ему до конца, то для использования ещё необходимо было собрать достаточно убедительные доказательства. А с ними можно было поиграть. Их можно было опровергнуть. Можно было найти лазейки. От закона можно было банально защититься по-честному. И, что ещё интереснее, закон можно было натравить на соседа.

— Давайте голосовать, — предложил Вариус. — Прошу поднять руки тех, кто за то, чтобы осудить Вильфранда в полном соответствии с буквой закона.

Орди считал их про себя, не заметив, как начал притопывать ногой от напряжения: «Одна, две, три… Десять, двадцать, тридцать… Тридцать девять».

— Кто против? — спросил изрядно помрачневший Вариус. Ситуация складывалась дрянная.

Сердце молодого человека забилось быстро-быстро. От волнения бросило в жар.

«Три… Семь… Пятнадцать. Тридцать. Тридцать три».

— Остальные?.. — вскинул брови Вариус.

— Воздержались! — донеслось издалека.

Голова Орди закружилась, кровь схлынула из неё, как будто через прорванную плотину, а ноги грозили подкоситься, но сознание ликовало.

— Отлично, — обрадовался судья. Он нервно хихикнул, выдавая напряжение. — Тогда мне понадобятся обвинитель и защитник, свидетели с обеих сторон, секретарь… Ах да, и ещё молоток.

— Потрясающе, — покачал головой Вильфранд. — Восхитительно. Невероятно. Что ж, всё ясно. Дамы и господа, я давал вам выбор! — Регент направился к выходу, но на его пути встал Орди, а в зал очень вовремя вошли Нильс с Йоганном.

— Вы арестованы! — Капкан, стоявший до этого практически без движения, положил ладонь на плечо Вильфранда. — Мне следует зачитать права?..

Регент совершил молниеносное движение, едва уловимое глазом. Блеснул уже знакомый Орди кинжал… блеснул — и тут же покатился по полу, а за время, пока он падал, Капкан, несмотря на комплекцию и мнимую неповоротливость, успел заломить обвиняемому руку. Раздался звук рвущейся тряпки — и рука осталась у Бульдога, который вскрикнул от омерзения и отскочил.

Несколько делегатов позеленели и резко согнулись, выискивая что-то под столом. Их спины вздымались и опадали, сопровождаемые утробными звуками.

Вильфранд хрипло рассмеялся:

— Вы не понимаете, глупцы. Мне всё равно. Все ваши ухищрения, все ваши судилища, все ваши казни не принесут мне никакого вреда. Вы можете разобрать меня по косточкам прямо сейчас, но ничего, я повторяю, ничего от этого не изменится!..