Антон Кучевский - Легенда о вольном купце [СИ]

— В документе указан ваш дом? — без обиняков спросил Локстед, протягивая ей бумагу поверх раскрытой сумки. Ллаи Алакез пробежала взглядом красиво выведенные строки и отрицательно покачала головой:

— Нет, здесь же другой адрес… Вот, смотрите: улица Тиламана Страбского, дом шесть.

Мы переглянулись. В больших янтарных глазах йрвая читалось отражение моей сакральной мысли — мы идиоты. Тем временем хозяйка протянула нам бумагу, затем порылась в сумке и достала фляжку с гравировкой. Нахмурилась, оглядывая плоский сосуд со всех сторон.

— Это тоже не Мари… откуда все это в ее сумке?

— Хотели бы мы знать, — невесело сказал я, принимая бумагу. Она отдала мне и флягу, справедливо заметив:

— Если вы ведете расследование, мне будет спокойнее, зная, что вы сможете быстрее найти мою дочь. А это, надеюсь, вам поможет.

— Что-нибудь еще? — спросил я. — Нам может помочь любая мелочь, происходившая в последнее время.

— Понимаете, мы… редко общались. Мари была своевольной девочкой, и она, к тому же — не мой ребенок. Но вырастила ее я, после того как предыдущая жена Эда умерла при родах, — печально проговорила Ллаи. — Простите, это не та история, которую я хочу вспоминать. Единственный, кто вам может помочь в этом деле — мой муж. Преподавая в университете, он заодно приглядывает за дочкой. Сейчас Эд… Эдмонт, стал совсем чужим. Когда Мари так внезапно исчезает, а ведь раньше она никогда не покидала город больше, чем на сутки. Но ее нигде нет… ни у кого не видели…

Из глаз леди Алакез текли слезы, но она их не замечала. И говорила. Человека лучше иногда оставить наедине со своей печалью — я действительно не знал, чем я могу ей помочь. Разве что разыскать Марианну — в том случае, если она еще жива.

— Я ухожу, леди Ллаи. Навещу вашего мужа. Не горюйте — если отыскались ее вещи, значит, возможно, где-то есть и Мари. Жива и невредима, — обнадежил я ее. Она кивнула, пальцем смахнув слезу со щеки:

— Спасибо вам, мастер Рихард.

— Сделаю все возможное, леди. Спасибо за гостеприимство, — я поклонился и, нахлобучив шляпу, направился к выходу. Уходя, я украдкой бросил взгляд на портрет, висевший на стене. Молодая рыжеволосая девушка, с несколько дисгармоничным лицом за счет выступающего подбородка, придающего ей упрямое выражение.

В горле стоял ком, и уже на улице я хорошенько прокашлялся.

— Берем на себя обязательства, которые могли бы и не брать? — хмуро спросил йрвай, ковыряя сапогом мостовую. Я развел руками:

— Ты знаешь путь, по которому можно пойти как-то иначе и не считать себя впоследствии мешком с дерьмом?

— Дерьмовый мешок с дерьмом, — пробасил саррус, опираясь на рукоять секиры. — Метко сказано.

— Пять дерьмовых мешков с дерьмом в глотку тому, кто заварил эту историю, — добавил Локстед. Я завершил этот кулинарный перечень:

— И тухлую крысу на закуску. Идем в университет. Для таких олухов, как мы с тобой, Локстед, это единственный шанс попасть в магическое учебное заведение.

Университет, как и сама Коллегия, находился на другом берегу Жемчужной. Если посмотреть на карту города и прочертить крест с линиями, соответствующими сторонам света, легко заметить, что оба учреждения расположены на северной планке. Имеет ли это какое-то значение для магов, я сказать затрудняюсь — до сих пор не свел знакомство ни с кем, обладающим реальным магическим даром.

Шпили главной обители магов можно заметить с любой более-менее открытой точки огромного города, но сама Коллегия находится на закрытой территории. Университет же, напротив, открыт. Его окружает ряд трех- и четырехэтажных общежитий, в итоге несколько не слишком больших зданий самого учебного заведения занимают целый квартал. Комнаты, как и в наших общежитиях, снимают не слишком опасающиеся студенческой жизни граждане, составляющие едва ли не половину всего населения кампуса.

Поэтому народа там всегда полно. Существуют две собственные таверны в центре и на юго-западе квартала, в которых ассортимент ничуть не отличается от точно таких же в четверти версты отсюда, однако стоит каждое наименование в полтора раза больше. Сверив цены на уличной вывеске, я мысленно усмехнулся деловой хватке людей, которые занимались этим бизнесом. Ну, как бизнесом — спекуляцией. Выручка в пятьдесят процентов чистыми — это очень даже симпатично.

Многие из дорожек, мощеных круглым камнем розоватого цвета, безнадежно заросли травой — а по диагонали от них были протоптаны новые, гораздо более практичные. По ним то и дело сновал народ с сумками, кожаными толстобокими портфелями и круглыми чехлами, чем-то напоминавшими одновременно студенческий тубус и какое-то сложное оборудование — но, при ближайшем рассмотрении, ни тем, ни другим не являющимися.

Иногда степенно следовали ученые мужи и дамы, отличавшиеся строгим соблюдением местных норм — каждый преподаватель или служащий Университета был одет во фрак темно-синего цвета с золотистым кантом на воротнике. Мужчины предпочитали надевать черные или темно-синие брюки, женщины же, у которых длина фалд, свешивающихся сзади, была несколько больше, а сами острые языки темно-синей ткани — тоньше, носили просторные юбки до середины голени и мягкие ботфорты. Странным образом это все сочеталось, и было приятно глазу.

— Дают, — выразил свое обычное восхищение Анатоль, оглядывая здания из красного кирпича, лавки по бокам дорог и людей на них. Ни один из них не носил оружия, но иногда в человеческом потоке проскакивала синяя форма с золотыми пуговицами — патрули Имперской гвардии. Вдобавок на каждом полицейском были гротескного вида черные кожаные наплечники с черной перевязью, на которой у бедра висел небольшой металлический щиток. Вероятно, какие-то предосторожности против буйных магических студентов.

— Летом их, наверное, не так много, — предположил я, невольно восхищаясь масштабами организации. Здесь, наверное, были собраны все народности Грайрува, да и мира Кихча заодно.

— Почему? — спросил саррус, оглядываясь на меня. Он шел впереди, раздвигая прохожих, словно льдины. Ледокол «Анатоль», мощность — около полудюжины лошадей, если прикинуть на глаз. Нет, не на его глаз. Черт. Сложно избавляться от регулярных выражений, когда имеешь дело с этими в буквальном смысле циклопическими — как по росту, так и по внешнему облику — существами.

— Должны же студентам давать отдохнуть, хоть иногда.

— Почему именно летом?

— Труднее всего высидеть в запертом помещении, — усмехнулся я, вспоминая студенческие годы.

В очередной раз свернув за угол, мы оказались перед длинным и высоким пятиэтажным зданием из серого тесаного камня и белого кирпича, на крыльце которого высокий человек во фраке зачитывал что-то с листа группе, видимо, абитуриентов. Кто-то внимательно слушал, кто-то болтал с товарищем, один немного поодаль читал книгу, несколько, считая себя достаточно взрослыми, курили странного вида трубки и смеялись. С ностальгией я узнал себя в студенческие годы — да, именно я был тем парнем, который, не обращая внимания на всю суету этого окружающего мира, на какие-то там неинтересные списки (в которых все равно ничего важного не было), стоял в стороне, курил и смеялся вместе с собратьями-разгильдяями.