Антон Кучевский - Легенда о вольном купце [СИ]

Мы прошли мимо них, несколько с любопытством посмотрели на Локстеда и тут же стали перешептываться. Приятно, когда ты — в центре внимания. Неприятно, когда это происходит из-за твоей необычной внешности, а не из-за выдающихся умственных способностей или творческих достижений. Одна девушка-хоббит даже потянулась к нему, видимо, желая ощупать, но йрвай повернул голову и испепелил ее исключительно с помощью презрительного взгляда. Никакой магии, только доброе отношение к людям.

Тяжелая дверь легко поддалась — несмотря на ощутимую инерцию, массивные двойные петли были хорошо смазаны. Пол в вестибюле был покрыт плиткой, в которой я с удивлением узнал зеленый мрамор. Вряд ли технология здесь была на том уровне, чтобы воспроизводить данный материал хотя бы в приблизительном подобии, или же это дело рук магов, основавших Университет? Кроме того, здесь, на небольшом постаменте, сидел мужчина с коротко стриженными волосами в темно-зеленой ливрее.

Справедливо рассудив, что именно он должен как отвечать за то, чтобы по коридорам не шастали посторонние, так и за разглашение сведений, не отличающихся особой секретностью, я направился к нему. Увидев краев глаза, что Анатоль следует за нами, я сделал ему знак оставаться у двери. Саррус кивнул.

— Добрый день, уважаемый. Не подскажете ли, где мы можем найти профессора Алакеза?

— Здравия, — сухо сказал он. — С какой целью вы интересуетесь?

— Я веду частное расследование, имеющее отношение к его дочери Марианне, — постарался быть откровенным я, в то же время не выдавая деталей, которые мистеру швейцару было знать совсем ни к чему. — Мне нужна информация, которой владеет только сам Эдмонт.

— Сейчас — время лекции, — сказал швейцар, одновременно совершая пальцами левой руки какие-то пассы и ухитряясь во время этого внимательно следить за нами. Ага, у них, значит, магия вместо внутреннего телефона. Интересно, он так проверяет расписание или телепатически разговаривает с самим профессором? — Поскольку на сегодня у господина Алакеза это последнее занятие, он будет рад удовлетворить ваше любопытство через двадцать минут. Пока вы можете подождать снаружи, поскольку присутствие посторонних в здании Университета во время занятий запрещено.

Ничего не возразив против такого нападения на наши священные права находиться «где хочу и когда хочу», я лишь попросил сказать профессору, что будем ждать его возле здания, на что мужчина лишь кивнул головой.

— Ловко нас выперли, а? — восхитился Локстед, дернув ухом.

— Вот такая справедливость, — проворчал я. — Еще не успеешь поступить, как уже выгнали. И самое главное, за что! За то, что посмел попирать своими сапогами, а кое-у-кого — и сапожищами, священные полы какого-то коллегиального пэтэу.

— Коллегиального чего? — переспросили оба в один голос. Я поморщился. Идиома, включавшая в себя образование в специальном заведении слоев населения, не обладающих достаточными финансами или умственными способностями для обучения в университетах или академиях, отсутствовала в этом мире.

— Ругательство такое, с моей родины.

Произнеся это, я, спустившись с крыльца, тут же споткнулся о немного торчащий из мостовой валун, огласив окрестности и польстив слуху многочисленной молодежи более изысканными формами мата. Саррус невозмутимо выслушал мою тираду, в конце лишь уточнив:

— Дорога — существо неодушевленное, поэтому сделать с ней то, что ты предлагаешь чиновникам Университета, не представляется возможным.

— Пускай провертят дырку и попробуют, — буркнул я. — Уверен, им понравится. Давайте найдем какую-то лавку — у меня, кажется, сапог каши просит.

Подошва сапога и в самом деле чуть-чуть отстала от носка, явив взору чудную щель, через которую будет отлично проникать грязь, пыль и вода. Я уселся на второй от входа лавочке и стащил сапог. Большой палец тоже был сбит, под ногтем расползся небольшой синяк, но основную часть удара приняла на себя обувь. Подлая, мерзкая, двуличная мостовая. Это немного более цивилизованный вариант того, что я сказал минутой ранее.

— По деньгам — что у нас? — спросил я Локстеда, который задумчиво чистил когти. — А то мне вздумалось поиграть в сыщика, а потом выяснится, что у нас не хватает даже на бутылку вина, не говоря уже о новом грузе.

Он задумался, извлекая из своей бездонной памяти бухгалтерские записи:

— За исключением содержимого твоего кошелька, которое мне представляется сейчас неизвестным, у нас девятнадцать монет. Если ты не будешь каждый день губить хорошую обувь, мы можем, не особо шикуя, прожить полтора месяца в Телмьюне.

— Какая выгода в том, что мы сейчас этим занимаемся? — спросил Анатоль. Его явно беспокоила рациональная сторона этого мероприятия.

— Тебе мало денег? — в упор задал ему следующий вопрос я. Саррус смутился:

— Не то, чтобы мало… просто ты, Рихард, лошадь странной масти. Что-то делаешь, потом это все перекручиваешь, оказывается, что до этого действительность стояла на голове, а ты ее только поставил в правильном направлении. Но это не самое интересное — интересно то, что ты от происходящего умудряешься получить еще и выгоду.

— Допустим, в Крессе я прогорел, — проворчал я. Или то было не в Крессе? Быстро забываю про неудачи… хоть бы учился чему.

— Я не про торговую сторону, — покачал головой он. — У тебя, как мне кажется, есть талант принимать правильные решения. Я пока что не могу понять, откуда растут ноги у этой мысли, но она выглядит верной.

— Да какой там талант, — вздохнул я. — И вообще, я не лошадь, тем более какой-то там странной масти. Я, как минимум, конь.

— Дамы и господа! В заезде участвуют: конь Рихард, жокей Локстед, — пропищал йрвай и, хохоча, увернулся от моего подзатыльника. Я погрозил ему пальцем:

— Ишь, захотел на спине моей покататься. Брошу в кадку — будешь знать, как вольного торговца конем обзывать. Специально выберу кадку поглубже.

Саррус ухмыльнулся и пихнул меня локтем, я скривился. Еще один синяк в коллекцию, на сегодня уже как-то многовато, нет?

— Будет тебе, конь — животное благородное, — добродушно сказал он.

— Какое животное тогда неблагородное?

— Таски, — серьезно произнес Анатоль. — Встретишься с трехметровым таском, жаждущим тебя сожрать — уноси ноги. Правило действительно для любой разумной расы Грайрува.

— Возможно, оно считает, что сожрать тебя — исключительно благородное дело, — предположил я. Он задумался, затем отрицательно мотнул головой:

— У них глаза вялые, как у рыбы. Такое впечатление, что зверь хладнокровный, но первое впечатление обманчиво. Эта колючая громадина может проглотить рыцаря в полном доспехе, а десяток слуг Гильдии просто раздерет когтями и зароет про запас. Мерзкая тварь, ничего благородного в ней нет.