Сильвия Лайм - Рубин царя змей [litres]

За границей колыхающейся ткани раздавался шум, удары сабель и крики. Но все это словно никак не касалось жрецов и жриц. Они продолжали делать свою работу с молчаливой сосредоточенностью.

Когда Иллиана оказалась полностью готова, ее волосы распустили. Жрицы отошли в стороны, и их место заняли мираи. Они схватили ее за руки и за ноги, прочными цепями пристегивая к холодному камню алтаря. Громадные змеиные хвосты скользили возле нее с безразличной неотвратимостью. Золотые монисто позвякивали от движений Великих змеев.

Сейчас вокруг Иллианы были пятеро мужчин. У всех длинные распущенные волосы, обнаженные мускулистые руки, широкие плечи и грудные клетки, с правой стороны которых особой краской было изображено золотое солнце Иль-Хайят.

– Что вы делаете? – выдохнула Иллиана, когда они окончательно привязали ее к алтарю и расположились по кругу.

В тот же миг жрицы опустили ткань, явив девушку взглядам сотни мираев в церемониальном зале.

Сердце Иллианы бешено заколотилось о ребра. К щекам прилила кровь.

Где-то в груди еще теплилась надежда, что секунду назад скрытые от взгляда Шентарс с Торриеном устроили в зале если не резню, то хороший, горячий бой. И все живы, все здоровы, кроме слуг Дарьеша и Саримарха.

Но, когда ткань опустилась, оказалось, что все совсем не так.

Возле алтаря стоял казис. Довольный и даже почти счастливый. Где-то в стороне Торриена держали пятеро воинов в черно-синих одеждах. На руках и шее царевича оказались надеты толстые металлические цепи.

Иллиана повернула голову и увидела, что с другой стороны зала Шентарса и кучку его воинов взяли в кольцо.

– Не стоит так расстраиваться, Торриен, – прозвучал медоточивый голос Саримарха. В это время царевич рычал и рвал цепи, пытаясь освободиться. Как дикий золотой лев на привязи. – Твоя боль не будет длиться долго, когда ты поймешь, что правосудие свершилось и убийца твоего отца наказана.

Он сделал небольшую паузу, поднял руку вверх и повернулся к толпе.

– Благородные мираи! Все вы знаете, что на нашу страну опустилось великое горе. Даже слепой ныне узрит, что солнце поблекло, а над златоглавой Шейсарой нависло проклятие. Наши женщины погибают, дети почти не рождаются, и вот теперь еще и наш царь, великий Кровавый полумесяц, отправился в последний путь. Но сегодня, в день благословенной Иль-Хайят, мы не будем говорить о грустном! Потому что сегодня мы попытаемся изменить сложившийся ход вещей.

Иллиана нахмурилась, настойчиво вслушиваясь в слова жреца, но ничего не понимая. Саримарх все это говорил не просто так, не ради эффектного выступления. Но чего он добивался, понять было слишком сложно.

А казис тем временем продолжал:

– Много лет этот праздник мы праздновали, принося Иль-Хайят в дар наш хлеб, наши фрукты, вино и даже золото. Но этого недостаточно. Богиня разгневалась на нас, и мы уже давно должны были найти способ умилостивить ее. В этот солнечный час я счастлив сказать вам, что мы обрели дорогу во тьме!

Толпа мираев зашуршала, зашевелилась.

В горле Иллианы застыл ком: ни сглотнуть, ни слова сказать. Она никак не могла поверить своим ушам: неужели Саримарх решил заколоть ее, как жертвенного барашка, у всех на виду?

Наги всегда были гораздо более жестокими, чем люди. Они принимали решения молниеносно, за нарушение собственных законов могли казнить на месте.

Но ведь она-то ничего не нарушала! Прямых доказательств нет! А зарезать человека на виду у сотен зрителей вот так, на празднике в честь доброй богини, – это было уже за гранью добра и зла.

Краем глаза девушка заметила, как Торриен в очередной раз дернулся в цепях. Ему удалось отбросить от себя одного охранника, даже учитывая то, что руки были связаны.

Воспользовавшись неожиданной заминкой остальных воинов, царевич поднырнул под их захватом, схватил саблю упавшего стражника и едва не начал новый бой. Вот только кто-то с силой дернул за его цепи, мираи накинулись на своего царевича и, ударив его в живот, скрутили еще сильнее.

– Не нужно сопротивляться, – пропел Саримарх, покачав головой, словно ему было неприятно смотреть на страдания Торриена. – Ты тоже причастен к гибели царя. Ведь ты покрываешь убийцу. Но я знаю, что, когда правосудие свершится, ты придешь в себя. Я бы не хотел, чтобы первый сын Кровавого полумесяца бродил во тьме. И ты не будешь.

– Ты не посмеешь убить ее, – выдохнул Торриен с такой ненавистью в голосе, что Иллиану ощутимо тряхнуло. Будто это ее он ненавидел, а не казиса.

– Вообще-то, я и не планировал ее убивать. Жизнь этой женщины отныне в руках Иль-Хайят!

С этими словами он повернулся к толпе и, снова воздев руки вверх, проговорил:

– Много веков назад мираи в честь дня солнца устраивали ночи любви, отдавая свою страсть и силу нашей богине, зачиная детей в ее честь. Мы забыли об этой традиции, потому что дети для нас стали означать смерть. Но сегодня мы вспомним о том, что было утрачено!

Он указал рукой на Иллиану и с дурацкой торжественностью, за которую ужасно хотелось его придушить, провозгласил:

– Сегодня мы подарим нашей богине эту сайяхасси. Ее страсть, ее желание, и если богине будет угодно, то и ее жизнь. Да светит над нами вечное солнце!

Махнув рукой, Саримарх отошел в сторону и невозмутимо сложил руки за спиной. Последним, что увидела Иллиана, был сверкнувший в разноцветных лучах его ртутно-белый хвост и безразличный взгляд. А затем пятеро мираев обступили ее со всех сторон, на ходу снимая с поясов звенящие монисто.

Она не хотела понимать, что происходит. Не хотела об этом думать. Но в висках запульсировало от ужаса, когда она увидела горящие глаза молодых жрецов. Их разноцветные радужки, с неприятным, липким голодом рассматривающие ее тело. Их черные зрачки, постепенно удлиняющиеся, становящиеся пугающе-острыми.

– Что ты задумал, казис? – раздался где-то в стороне отрывистый, нервный голос Торриена. Еще более ошеломленного, чем была сейчас Иллиана. – Что собираются делать твои гессайлаховы жрецы?

– Не богохульствуй, Тор, – спокойно и немного устало проговорил Саримарх. – Ничего ужасного не происходит. Жрецы Иль-Хайят возлягут с твоей сайяхасси на алтаре богини, предварительно отдав ей свой яд как плату за ее тело. К сожалению, после такого количества яда она, скорее всего, не выживет. Тем более что они – не любовники, вряд ли железы каждого из жрецов трансформируют секрет в афродизиак. Скорее всего, они ее просто отравят. Зато уж если Иль-Хайят сохранит ее в здравии, я первый скажу, что она невиновна.

– Ты сошел с ума… – только и смог сказать в ответ Торриен.

А в следующий миг жрецы, окружавшие Иллиану, наклонились. Каждый – над своим участком тела. Кто-то взял ее руку, кто-то опустился возле бедра или живота. Откуда-то издали заиграла неторопливая звеняще-высокая музыка какого-то струнного инструмента.