Наталия Московских - Обитель Солнца [СИ]

— Когда-нибудь я заставлю тебя поверить, что просто люблю тебя, и ты никогда не будешь мне отвратителен. Если бы у меня были нити, я вшила бы эту мысль в твое сознание даже против твоей воли, но у меня нет таких сил.

— Прошу тебя, прекрати…

— Разве эти слова должны мучить, Мальстен? — продолжала шептать Аэлин. — Разве должны они причинять боль?

Он вздрогнул.

— Нет, — произнес он почти неслышно.

— Тогда почему ты хочешь, чтобы я этого не говорила? Почему тебе стыдно это слышать?

— Мне не… я просто… не могу…

— Почему?

Потому что я привык слышать совершенно другие вещи в ответ на свою слабость. Сезар бы уже… — Он не сумел продолжить мысль, и тело его вновь напряглось, точно боясь рассыпаться на куски. Аэлин обняла его крепче.

— Тише, тише, Мальстен. Все хорошо. Мы победим это вместе. Однажды.

— Пожалуйста, — он покачал головой, — не будь со мной такой неоправданно доброй, я этого не заслуживаю.

— Тебе было бы проще, если б я осудила тебя? — спросила она. — Если бы презирала?

— Да. — В ее молчании он услышал недоверие, поэтому исправился: — Наверное. По крайней мере, к этому я привык. — Он на миг задумался, каково ему было бы услышать холодное презрение в голосе этой женщины. Когда она узнала, что он данталли, ее первым желанием было убить его, и к такой реакции Мальстен оказался не готов даже тогда, хотя был знаком с Аэлин Дэвери всего несколько дней. Ее холод резал без ножа, и Мальстен был готов даже принять смерть от ее руки, лишь бы не испытывать на себе ее отвращения. — Нет, — покачал головой он. — Нет, мне бы однозначно не было от этого проще.

Аэлин облегченно выдохнула. Даже сидя к ней спиной, Мальстен услышал в ее вздохе улыбку.

— Хвала богам, — сказала она. — Потому что этого я бы точно не сумела. Но, если б это был единственный метод, которым тебя можно вырвать с тренировки Сезара, пришлось бы обучиться. — Аэлин невесело усмехнулась. — Даже если бы после этого ты бы меня возненавидел.

Мальстен снова вздрогнул. Его собственные слова в устах Аэлин почему-то обладали куда большей силой. Никто никогда не говорил ему ничего подобного. Он не верил, что был этого достоин.

— Ты… — Он помедлил, заставляя предательский голос вновь послушаться его. — Ты сказала, «вытащить меня с тренировки Сезара»?

— Разве ты сам не видишь? Ты до сих пор там. Тот маленький мальчик, которым ты когда-то был, до сих пор боится его наказания и его осуждения. Ты запер этого мальчика глубоко внутри, Мальстен. — Ее руки вновь переместились ему на грудь и прижались к ней, чтобы ощутить неровный перестук двух сердец. — И боишься выпустить его, потому что окажешься беззащитным. Ты не будешь великим анкордским кукловодом, когда скажешь, что чувствуешь на этих тренировках. Ты будешь ребенком, которого наказывали за то, что у него было детство.

Дыхание Мальстена остановилось. Он был не в силах сделать вдох. Призрачное чувство, сдавливающее ему грудь, отчего-то оказалось гораздо сильнее расплаты.

— Что бы сказал тот мальчик? — тихо спросила Аэлин. — Мне, а не Сезару. Что бы он сказал? Ты ведь помнишь?

Он представил себе тренировку, которую помнил. Именно тогда он впервые ощутил горячий стыд, именно тогда этот треклятый барьер между ним и этим признанием стал непреодолимым.

— Мне… — попытался он. Голос его прозвучал хрипло, как у древнего старца, и стих, однако что-то внутри, казалось, затрепетало, готовое вот-вот разорваться. Старые путы начинали перетираться, собираясь выпустить наружу нечто, которого Мальстен боялся куда больше смерти. — Мне… мне больно.

Казалось, в груди что-то лопнуло. Стена, которой он так долго отгораживался от этих слов, разлетелась на куски, а за нею притаилась огромная волна, накрывающая с головой. Настоящей боли, к которой Мальстен так привык во время расплаты, не было, но почему-то именно это ноющее, почти неощутимое чувство заставило его согнуться и застонать. Он будто забыл, как дышать, и теперь пытался жадно ловить ртом жалкие глотки воздуха. Оно нарастало. Разрывало изнутри и затапливало сознание. Невидимые тиски на горле сжимались, пока у них были силы, но после тоже лопнули от напряжения, выпустив то, что сдерживали.

Мальстен услышал всхлип вперемешку со стоном, и не сразу понял, что этот звук вырывается из его собственной груди. Тело, будто обезумевшее, сжалось в тугой комок и принялось раскачиваться. Он обхватил себя за плечи в попытке собраться. Слезы обожгли глаза и заструились по щекам так, как будто Мальстен и впрямь стал ребенком, не стыдящимся плакать.

А ведь он все еще был здесь не один.

Позор, от которого не скрыться… который никому нельзя было видеть…

— Нет… — простонал он, упрямо качая головой, опаленный чужой, такой далекой и незнакомой болью. — Нет…

Помогите… я не могу! — пронеслось в его разуме, после чего строгий контролирующий голос напомнил: — Ты не должен!

— Нет! — протянул он.

Он не сразу сумел различить среди ворвавшихся в его сознание беспорядочных ощущений руки Аэлин, обнимавшие его. Не сразу расслышал ее нежный голос.

— Все хорошо, милый. Мне так жаль, что я не могу унять это быстрее. Но я буду с тобой, ты не останешься с этим один. Все хорошо. Ты все сделал правильно.

— Не надо… прошу тебя… — Он не сумел произнести ничего более связного, из горла вновь вырвался судорожный всхлип.

— Дыши, Мальстен, — тихо прошептала Аэлин ему на ухо. — Не бойся. Оно пройдет, я обещаю тебе. Станет легче. Все правильно. Так надо.

Он дрожал и плакал, а она продолжала обнимать и успокаивать его. Ей не была противна его слабость, но и удовольствия от нее она не получала. Аэлин делала что-то совершенно иное, чего Мальстену никогда не доводилось переживать, и, видят боги, она умела этим управлять.

— Ты не должна… — вновь попытался он, но призрачная боль в груди не дала ему продолжить. Он чувствовал себя жалким и ничтожным. Если бы он проявил такое на детских тренировках, его, возможно, зарыли бы в землю, как дохлого пса и плюнули бы на пригорок могилы. По крайней мере, именно этого он опасался. — Я так… жалок…

— Ты не жалок, Мальстен. Ты устал, — мягко возразила она. — И тебе больно. Но в этом нет ничего постыдного. Веришь ты мне или нет, для меня ты прекрасен. Всегда.

Его тело задрожало крупной дрожью, он ощутил озноб и стиснул челюсти, чтобы не застучали зубы. Дыхание было прерывистым, голова кружилась. Казалось, еще мгновение, и он действительно потеряет сознание. Словно почувствовав это, Аэлин потянула его за плечи и заставила лечь, направив его, как беспомощную куклу.

— Приляг, — сказала она. — Закрой глаза и постарайся просто дышать, ладно? — Она начала гладить его по голове с удивительной нежностью, которая лишь распаляла в груди это чувство, теперь напоминавшее зияющую рану. — Все будет хорошо.