Наталия Московских - Обитель Солнца [СИ]

Эти существа монстры , — напомнил себе Киллиан. — Они не заслуживают ни малейшего сочувствия .

Однако следом пробежала и другая мысль, кольнувшая его гораздо больнее.

А что насчет меня? Сам-то я кто теперь?

— Посмотри на меня, Жюскин, — вновь мягким тоном обратился Бенедикт, делая шаг к пленнику, и тот несчастно застонал.

— Пожалуйста, не мучьте меня больше, — взмолился он. — Я больше ничего не знаю! Я клянусь всеми богами Арреды, я больше ничего не знаю, жрец Колер! Умоляю…

Мольба снова оборвалась на полуслове. Похоже, Жюскин прекрасно знал, что умолять отпустить его на волю бесполезно — жрецы Красного Культа никогда не проявили бы такой милости к данталли. А попросить сжечь его живьем, чтобы покончить с этим кошмаром, Жюскин не мог — не хватало духу.

Ты жалок , — стараясь подавить ворочающееся в душе сочувствие, произнес про себя Киллиан, но ни на миг не поверил этим словам. И тем сильнее в его душе разгоралось сочувствие, чем дольше он смотрел на сломленного пленника. Киллиан ужаснулся самому себе: — Неужели во мне стала настолько сильна природа иного, что теперь она искажает мои чувства? Если так, я опасен для миссии и должен об этом доложить.

— Я не стану подвергать тебя новому допросу, Жюскин, — покровительственным тоном ответил Бенедикт. — Сейчас мне нужно от тебя нечто другое. Я уже называл это: посмотри на меня. Скажи, что ты видишь. И попытайся собрать все силы, чтобы взять меня под контроль.

Жюскин вздрогнул и вновь, как мог, разлепил заплывшие глаза. Он попытался рассмотреть Бенедикта, и в следующий миг на избитом куске мяса, служившем ему лицом, можно было даже различить изумление: Бенедикт Колер не был одет в красное. Распознать это, правда, Жюскин смог с трудом, потому что черты палача расплывались у него перед глазами, которые почему-то вновь начало щипать, словно в них насыпали песка.

— О, боги… — мучительно простонал Жюскин. — Боги, нет… нет…

— Скажи, что ты видишь, — упорствовал Бенедикт, осмелев. Он сделал еще несколько шагов, став так, чтобы точно полностью попадать в размытое поле зрения пленника.

— На вас… нет красного, — захныкал Жюскин, — но я не могу… вас рассмотреть. Не могу… не могу ничего сделать. Боги, что это за магия? Что вы со мной сделали? Что это….

Больше ничего связного добиться от Жюскина не удалось, он начал рыдать, издавая неясные звуки и исторгая из себя жалостливые стоны.

Бенедикт одобрительно улыбнулся и кивнул.

— Ты молодец, Жюскин. Ты хорошо постарался, — его взгляд обратился к ученику. — Киллиан, идем.

Харт нахмурился, глядя на наставника, и молча последовал за ним. Перед самым выходом Бенедикт, стоя в пол-оборота к Жюскину, остановился и произнес так, чтобы пленник его услышал:

— Я распоряжусь, чтобы Мелита принесла ему поесть.

Выйдя на улицу, жрецы некоторое время держались молча. Лишь миновав стоявших неподвижно «рабочих» деревни, они, наконец, заговорили.

— Стало быть, снадобье Ланкарта действует, — задумчиво сказал Бенедикт.

— Вопрос в том, как долго, — напомнил Киллиан.

— Видимо, надо будет зайти к Жюскину еще через пару часов и снова проверить действие по той же схеме. Боюсь, в какой-то момент тебе все-таки придется его оглушить.

Киллиан невесело усмехнулся.

— Бенедикт, — задумчиво обратился он, остановившись. Старший жрец вопрошающе повернулся к нему.

— В чем дело?

— Я… хотел спросить. — Киллиан неуверенно пожевал губу. — Там, в склепе я смотрел на пленника и думал, что он… — Он снова замялся, не зная, как сказать то, что так просилось на язык.

Бенедикт понимающе прищурился.

— Тебе хотелось отпустить его, да? — заговорщицки спросил он. Киллиан вздрогнул, услышав то, что так боялся озвучить.

— Я ни за что бы этого не сделал! — с жаром воскликнул он. — Я помню, что это монстр, который не заслуживает никакого сочувствия, и…

— А вот здесь ты неправ, — смиренно покачал головой Бенедикт. — Данталли, как и любые другие живые существа, заслуживают сочувствия. Взять хотя бы их расплату. Она чудовищна. Я видел, как данталли мучаются от этой боли. Учитывая их выносливость, сомневаюсь, что хоть один человек на Арреде сумел вы вытерпеть нечто подобное и не сойти с ума. За одно это демоны-кукольники заслуживают того, чтобы сочувствовать им.

Киллиан прерывисто вздохнул. Мысли путались. На плечи словно надавила усталость, и он не понимал, в чем ее причина.

— Я думал, вы их ненавидите, — смущенно проговорил он.

Бенедикт снисходительно покачал головой.

— Я искренне ненавидел того, кто поработил разум моей покойной жены Адланны. Но я ненавидел именно этот его поступок и ту, — он помедлил, произнеся следующее слово с явной неохотой, — боль, которую он причинил мне. Пожалуй, тот демон олицетворял для меня все то, что я так ненавижу в ему подобных. Он олицетворял собой то, как данталли относятся к людям. Для него Адланна была марионеткой. Куклой. Игрушкой, которую он — я уверен — со временем выкинул бы, попользовавшись. Для меня же она была всем. Я любил ее, я хотел быть с нею и мечтал сделать ее счастливой. В этом состояла та цель, которая была для меня краеугольным камнем всего, до встречи с Ричардом.

Киллиан понимающе кивнул.

— А после встречи с ним вашей целью стал Культ, — скорее, утвердил, чем спросил он.

— Не Культ, нет, — с легкой ноткой печали усмехнулся Бенедикт. — Моей целью стало обезопасить людей от подобного рода потерь. Данталли способны поработить человеческую душу играючи. Для них это не составляет никакого труда. Пожалуй, они даже не виноваты в том, что так поступают — это заложено в их природе. А мы не виноваты в том, что нам приходится применять к ним в ответ жестокие меры, ведь иначе нам — людям — придется молча сносить их господство над нами. Арреда, создав нас такими разными и при этом такими похожими, вынудила нас вступить на тропу этой войны. И я, дабы обезопасить человечество, решился ее возглавить. Культ был лишь средством.

Киллиан уважительно кивнул.

— Вы хотите сказать, что все-таки не ненавидите данталли?

— Ненависть ослепляет. А на то, чтобы вести войну против данталли, нужна холодная голова. И иногда — умение сочувствовать этим существам. Таким образом можно понять… или хотя бы попытаться понять, как они мыслят и что ими движет. Не знаю, преуспел ли я в этом в достаточной мере, но сравнивать особо не с чем, потому что большинство жрецов Культа либо искренне ненавидит и боится данталли, либо им на них наплевать.

Киллиан усмехнулся.

— Мне нет, — серьезно сказал он.

— Я вижу, — одобрительно опустил голову Бенедикт. — Я видел это в тебе еще в Олсаде. Когда-нибудь ты станешь великим жрецом, Киллиан.