Иван Сирфидов - Поцелуй феи [СИ]

— Ну да, не моё, — согласился Рун.

— Можешь меня угостить вечерком. Купи бутылочку, получше, и приходи, — невинно подал ему мысль слуга. — Ты вроде разбогател, способен себе позволить. А я в ответ угощу тебя. Не поскуплюсь. Расскажешь мне про клады. Говорят, ты мастер в их поиске. А я тебе расскажу, как правильно вести себя с господами. Ты мне сразу приглянулся, видно, что честный и… голова есть на плечах. Только молод ещё, жизни не знаешь. А я знаю. Научу тебя уму разуму. Мне про господ всё известно. Потомственный слуга у титулованных особ как-никак.

— Только что угрожали, чтоб не спёр ничего, а уже честным называете, — подивился Рун спокойно.

— Ну, я тебя только увидел, ещё не знал.

— А теперь узнали?

— Я хорошо в людях разбираюсь, — заверил слуга.

Может если бы он не включил в свою речь слова про «сразу приглянулся», Рун бы ещё сомневался, искренне это или нет. Но тут у него сомнений почти не было. Лукавство. В принципе человек предлагает нечто вроде дружбы. Рун после детства ни с кем не дружил, а в детстве дружат не из выгод, а по приязни и доверию. Детство закончилось, следует ли переходить на взрослый уровень взаимоотношений с окружающими — поддерживать знакомство лишь с теми, с кем это выгоды сулит? Для того, кто был для всех изгоем, с которым выгодно не иметь никаких дел, дабы не компрометировать себя, не очень-то приятно становиться таким же, как они. Не хочется. И потом, когда человек лукавит в открытую, значит намерен манипулировать, использовать себе во благо, считая дурачком.

— Мне сейчас некогда совсем, — поведал Рун с сожалением, очень правдоподобным, — Лала без меня не может обходиться, и бабуле надо помогать.

— Понимаю, — кивнул слуга. — Но если что, если понадобится совет. Ты знаешь где меня искать. Спросишь Жоша. Я тут один Жош зовусь из слуг. Сразу покажут.

— Хорошо, — пообещал Рун.

Трапеза у знатных особ дело не быстрое. Едят размеренно, неторопливо, ведут непринужденные беседы. Рун притомился от безделья в ожидании, пока за ним наконец не явился слуга и не отвёл к семье барона. Лала тут же подлетела к нему, с сияющим личиком, стала мило буравить глазками. Рун покраснел, но всё же обнял. Она рассмеялась счастливо.

— Ну как тебе обед? Понравился? — с неподдельным интересом полюбопытствовала она. — Правда же восхитительные блюда?! Чудесные. Я прям обкушалась.

— Такого я ещё не пробовал ни разу, — вполне честно признался Рун.

— А пирог какой! Воздушный, лёгкий. Крем во рту тает. И пряный необычный вкус. Не накушаешься. Милорд умеет удивить. Всё скромничает, мол провинция, провинция. А у самого вон какие мастера. Что повар, что кондитер.

Барон польщённо улыбнулся.

— Я и те круглые сладкие штуки до сих пор забыть не могу, что ты принесла прошлый раз, — хитро ушёл от оценки пирога Рун.

— Это милорд тебе послал, — напомнила Лала.

У Руна возникла тяжёлая дилемма. Благодарить барона, это значит беспокоить его своими словами. Так ли ему нужна благодарность плебея. А не поблагодарить, вроде как грубым получаешься. Вот где пригодился бы совет Жоша. Рун решил, всё же надо проявить признательность.

— Спасибо, за подарки, и за яства сегодняшние, — он отпустил Лалу, поклонившись барону в пояс.

Тот предпочёл никак не отреагировать, словно и не видел ничего.

— Ну, мы пойдём тогда платья примерять. Ладно? — попросилась Лала. А глазки у самой так и загорелись нетерпением и радостью.

Рун кивнул.

— А это долго? Вы долго переодеваться будете, госпожа? — поинтересовался младший сын барона Ландомгноп.

— Сынок, — сказал барон весело. — Как ни прискорбно, мы можем смело все заняться собственными делами. У твоих сестриц гардероб обширный. До вечера и не увидим гостью теперь уж.

— Какое разочарование, — опечалился Саатпиен.

— Простите меня пожалуйста, друзья, — искренне с теплотой повинилась Лала. — Очень хочется платьица посмотреть.

— Да ничего, — добродушно ответствовал барон. — Вы же к нам завтра обещались. За эту честь огромную легко стерпеть сей миг недолгий расставанья. Мне приятно, что вы с моими дочерьми в моём замке будете время проводить. Покажетесь мне в платье Фаанселины, госпожа моя? Не откажете вашему преданному слуге?

— О, мне это будет в радость, милорд! Я с удовольствием. Спасибо, — просияла Лала.

— Не забудьте, папенька, вы обещали и меня посмотреть в платье леди Лаланны, — напомнила Фаанселина.

— Конечно не забуду. Мне интересно, дочка. Правда. Такого боле не увидишь потом уже, — поведал барон.

Фаанселина озарилась воодушевлением.

— Что ж, пойдёмте, парни, — обратился барон к сыновьям. — Нас позовут, когда готовы будут дамы.

— А мне куда? — тихо спросил Рун у Лалы.

— Наверное перед покоями юных леди ждать придётся, — она вопросительно поглядела на барона.

— Да, да, — кивнул тот.

Покои дочек баронских представляли собой комплекс связанных меж собой смежных комнат, там и опочивальни, и просторная зала для занятий и времяпрепровождения, и библиотека своя небольшая, и будуар, и помещение для омовения, со столичной новомодностью — ванной, и детская с игрушками и куклами, ещё недавно столь востребованными, а ныне просто милыми сердцу, напоминающими о детстве. Барон доселе не удосужился сводить Лалу на экскурсию в женскую часть своего жилья — мудрый человек, знал, что она не на один час в оной задержится, а мужчине при таких осмотрах находиться не совсем уместно, будет смущать и дочерей, и гостью. Расставаться с ней так надолго ему не хотелось, жаждал её внимания. Теперь наступила расплата, Лале была интересна каждая мелочь в этой обители знатных девиц, её сверстниц. Сначала она углубилась в ознакомление с обстановкой. Баронессы ей всё с удовольствием и гордостью показывали. Рун ждал в широком богато отделанном коридоре у дверей. Сидений там предусмотрено не было, но на его удивление слуга почти сразу позаботился, притащил откуда-то стул, причём не абы какой, а красивый, с мягким расшитым узорами сидением. В принципе Рун был морально готов, что ждать придётся немало, не первый раз поди Лала переодевается с тех пор, как они встретились. Но в конце концов у него и на мягком стуле затекла задница. Казалось бы, продолжительные периоды безделия ему привычны, ведь постоянно в лесу, где то отдых на привале после длительного перехода, то прячешься в непогоду в шалаше. Они не утомляют, такая же рутина, как и занятость делами. Но лес всё же другое, там свобода перемещения и действий, плюс ты один, никаких тебе чужих людей, нет ни неловкости, ни беспокойства. Здесь приходится сидеть на месте, почти без движения, людей полно, а чужой ты сам. Пока был рядом барон, замок воспринимался почти пустынным, редко с кем-то кроме стражников на постах пересечёшься. Вся челядь старалась без дела не попадаться господам лишний раз на глаза. Однако как только господа удалились, вокруг обнаружилась довольно бурная жизнь. То слуга какой-нибудь прошмыгнёт, то служанка деловито проследует, то несколько их одновременно. И ладно бы они просто шли себе мимо. Нет, каждый считал своим долгом как минимум окинуть взглядом, а то и пялился откровенно. Для того, кто всегда был для всех невидимкой, это обременительно и неприятно. И в каком-то смысле даже обидно. Вот был ты без феи, и ты для них всё равно что пустота, а с феей… ты тот же самый, ничего в тебе не изменилось, так зачем глазеть-то? Пусть всё будет как раньше. Особенно Руна огорчала приветливость. К нему демонстрировали разные чувства. Кто-то посмотрит сурово, кто-то неприязненно, кто-то с любопытством, кто-то с завистливым огорчением, но кто-то и с весёлым интересом, словно произнося глазами: «привет». И даже с расположением. Чувства во многом зависели от возраста — слуги постарше гораздо чаще питали негатив, молодые напротив. Особенно женского пола. Скажем, идут две юные служанки, и обе глядят, и улыбаются, и шепчутся меж собой, тихо смеясь, и продолжая смотреть неотрывно. И ведь знают, что он понимает, что о нём шепчутся. Зачем же так демонстративно? Если бы Рун не был изгоем, ему бы пожалуй нравилось ощущать себя объектом девичьего внимания. Но он был тем, кем был, и потому расстраивался, старательно не показывая вида. О чём они там шепчутся, бог его знает. Обсуждают, какой он дурачок? Поэтому смеются? А если даже нет, если вдруг что-то лестное про него говорят, всё равно только из-за феи. При его дурной славе иного не дано. Ничего приятного.