Иван Сирфидов - Поцелуй феи [СИ]

— Да ты так торопился найти клад, что мы и не успели тебя наречь, малыш, — извиняющимся тоном сказала Лала. — Давай назовём тебя… Тано.

Гномик призадумался на мгновенье.

— Хм… Мне нравится. Красивое имя, — искренне произнёс он. — Мама, папа, вы побудете со мной? Не бросайте меня. Не хочу умереть в одиночестве.

В его словах слышались одновременно надежда и смирение.

— Ни за что не бросим, — дрогнувшим голоском пообещала Лала. — Хочешь, я тебя на ручки возьму?

— Хочу, — молвил Тано.

Лала подставила ему ладошку, дождалась, пока он заберётся, поднесла руку к себе, прижала к груди, чтоб легче было держать ровно.

— Мам, ты прости меня, — посмотрел на неё Тано с раскаянием.

— За что, милый?

— За то, что под юбку заглядывал. Да гадости говорил. Ну, про трусики. Я тогда только родился. Несколько минут от роду. Молодой был, циничный, казалось это забавным. Не понимал многого. И на деньгах был зациклен. Ни о чём не думал кроме них. Не осознавал, что ты мне мама. Сейчас, оглядываясь на всё с высоты прожитых минут, сожалею.

— Да ничего, я не срежусь на тебя, малыш, — улыбнулась Лала.

— Спасибо.

Тано сел на край ладошки, стал беспечно побалтывать ножками, глядя на тот берег.

— Сколько у меня времени бытия осталось? — поинтересовался он спокойно.

— Думаю, с треть часа, — вздохнула Лала.

— Целая треть жизни ещё. Неплохо, — порадовался Тано. — Можно, я её здесь доживу? На родине хочу умереть.

— Конечно, — всхлипнула Лала.

— Да не плач, мам, — попросил её Тано по-доброму. — Я прожил неплохую жизнь. С родителями провёл её. Искал клад, было захватывающе. И хорошо что не нашёл. Так бы не увидел ничего. Не полюбовался бы напоследок на мир. Не поговорил бы с вами. Всё на деньги бы глядел на дурацкие. Зачем они мне? Вот же наваждение. Хорошие были минуты. И сейчас замечательные. Я счастлив. Правда. Жить приятно. Так красиво вокруг.

Руну стало очень тоскливо на душе. В голоске Тано столь отчётливо слышалась неутолимая жажда бытия… Вкупе с пониманием неизбежности скорого скорбного финала. Тяжело быть подле того, кто, пусть и мужественно, но готовится к смерти.

— Хочешь, у меня тоже посиди на руке, — предложил он грустно.

— Ага, пап, — тепло отозвался Тано.

Рун подставил ладонь, и Тано перебрался к нему. Сел, свесив ножки.

— Хорошо с вами, — искренне промолвил он. — На душе легко. Совсем не страшно умирать. Когда не один. Похороните меня здесь, на родине, ладно? Тут красиво. Птички поют. Кузнечики. Речка шумит успокаивающе. Тут хорошо будет покоиться.

— Ладно, — пообещал Рун негромко.

Лала снова утёрла слёзки ладошкой.

— Между прочим, — сказал Тано благодушно, — часть плоти свежего покойника — прекрасный ингредиент для зелья вызова духов. Усилит всякую магию точно. Не знаю, откуда я это знаю. Но я знаю. Я чувствую.

— Я же не некромант какой, чтобы покойных откапывать да их плоть использовать, — с удивлением произнесла Лала.

— Так я же умру. Чем не покойник, чем не свеж, — улыбнулся Тано. — Возьмите часть меня, я этого хочу. Мне будет гораздо легче умирать, веря, что клад вы найдёте. Так вы найдёте его наверняка.

— Ты не из плоти, малыш, — с участливым сожалением объяснила Лала.

— Мне кажется, это не важно в данном случае, — заметил Тано.

— Я так не могу, — покачала головой Лала опечалено. — Взять часть тебя, это надругаться над телом. Это… неправильно.

— Но я этого хочу. Хочу, чтоб моя жизнь не была напрасной. Возьмите. Пожалуйста! — очень мягко попросил он.

Лала молчала. Над берегом повисла трагическая тишина. Рун стало от неё тягостно.

— Я сделаю это, Тано, — дал слово он с твёрдостью. — Возьму твою части чку.

— Вот спасибо, отец! — обрадовался гномик. — В таких делах лишь на мужчин можно положиться.

Личико его совсем просветлело. Он сидел, побалтывая ножками, наслаждаясь летним днём, зрелищем просторов, близостью родных людей. Своим бытием. Кажется, ему действительно было хорошо.

— Тано, а хочешь полетать? — ласково предложила Лала. — Я бы тебя могла поднять, покатать по небушку.

— А можно?! — воодушевился Тано. — Вот это да! Я и не мечтал о таком.

Рун передал Тано Лале. Она встала. Рун тоже. Она одарила его добрым доверчивым взглядом.

— Ты уж, Рун, не смотри вверх пока, ладно?

— Ну конечно, — кивнул он. — Не в первый раз поди взлетаешь при мне. Не посмотрю ни за что.

Лала улыбнулась ему благодарно.

— Прощай, отец, — тепло сказал Тано. — Было приятно быть здесь с тобой. С вами.

— Прощай, Тано, — тоже с теплотой ответил Рун. — Ты удивительный. Я рад, что узнал тебя.

Он отвернулся к речке, сел наземь, стал смотреть на воду. Услышал удаляющийся шелест крыльев. И затем остался один на один с природой и своими мыслями.

Похороны состоялись уже через пол часа. Лала плакала. Рун выкопал ножом на лужку ямку, положил туда куколку, взяв от неё одну веточку-ручку. Сотворил над могилкой знак упокоения. Закопал. Сходил за прутиком, поставил над холмиком три небольших его кусочка, символизирующих трёх идолов. Снова сделал знак упокоения. Поднялся с колен, сделал третий раз знак упокоения. Вид у него был мрачный.

— Покойся с миром, Тано, — произнёс он со вздохом. — Ты был необыкновенным. И кажется хорошим. Мне жаль, что тебя больше нет.

Лала сложила молитвенно ручки, закрыла глазки и стояла так, шевеля губами, неслышно произнося что-то. Через минутку она закончила, в очередной раз отёрла слёзы кулачком. Подошла к Руну. Он обнял её.

— Лала, это какой-то перебор, — проговорил он расстроено. — Словно сына похоронили. Это ненормально как-то. И ведь не скажешь, что всё игра, не отмахнёшься. Оно хотело жить, и оно умерло. Тано хотел жить. Очень. Гадко как-то. Получилось.

— Не знаю, Рун. Что-то не так вышло, — печально молвила Лала. — Слишком много души вдохнулось. В Тано. Опыта не хватает мне. Магия дело сложное и ответственное. Чуть ошибёшься, вместо добра сотворишь зло. Или причина в том, что я уже взрослая. Маленькие феи-девочки делают весёлых куколок, детской радостью наполненных, которым и в голову не придёт предаваться размышлениям о жизни и смерти, а у взрослых девушек может и должны выходить куколки, зрелые думы и чувства имеющие. Всему своё время. Больше я никогда не стану оживлять куколок. Это жестоко. Или надо только куколок зверюшек оживлять. Кто не осознаёт себя и потому не переживает. Или куколок-куколок, кто всё равно остаётся куколкой, когда оживёт. Гномиков точно не стану больше.

— Но он рад был побыть живым. Тано. Ты не права, — заметил Рун.

— Нет, — не согласилась Лала. — Нельзя давать столь краткую жизнь тому, кто так жаждет бытия. Жестоко это.

— Пойдём домой, Лала, — попросил Рун тихо. — Что-то устал я сегодня.