Мадлен Миллер - Цирцея [litres]

– Племянница, я не стану тебя удерживать против воли. Но если однажды ты…

– Нет. Мне от тебя больше ничего не нужно.

Медея повела Ясона на берег. Они не задержались, чтоб отдохнуть или поесть, не дождались рассвета. Подняли якорь и отплыли во тьму – только луна в дымке да непоколебимый золотой взгляд Медеи освещали им путь. Я скрывалась за деревьями – не хотела, чтобы она увидела, как я за ней наблюдаю, и стала презирать меня за это тоже. Зря беспокоилась. Она не оглядывалась.

А потом я вышла на берег, на прохладный песок, и звездный свет испещрил мое лицо. Волны усердно смывали следы гостей. Я закрыла глаза и почувствовала, как бриз овевает меня, принося с собой запахи соли и водорослей. Как созвездия над головой вращаются по далеким орбитам. Я долго ждала, прислушивалась, устремляла мысленный взгляд в открытое море. Я ничего не слышала – не скрипели весла, не хлопал парус, ветер не доносил голосов. Но его приближение чувствовала. Я открыла глаза.

Корпус корабля с изогнутым клювом рассекал воды моей гавани. Он стоял на носу, его золотой лик вырисовывался на фоне рассветного неба. Радость разрасталась во мне, давняя и острая, как боль. Брат.

Он поднял руку, и корабль остановился, неподвижно зависнув в воде.

– Цирцея! – Крик Ээта пронесся над разделяющей нас водой. От его голоса воздух зазвенел, как бронза от удара. – Сюда явилась моя дочь.

– Да. Явилась.

Лицо его просияло от удовольствия. Когда Ээт был младенцем, череп его казался мне хрупким как стекло. Мне нравилось водить пальцами по его косточкам, пока Ээт спал.

– Я знал, что явится. Безрассудная. Хотела меня связать, а связала себя. Братоубийство всю жизнь будет над ней тяготеть.

– Я скорблю о смерти твоего сына.

– Она заплатит за это. Пришли ее сюда.

Лес за моей спиной притих. Животные замерли, припав к земле. Ребенком он любил положить голову мне на плечо и разглядывать нырявших за рыбой чаек. Смех его светился, как солнце поутру.

– Я познакомилась с Дедалом.

Он нахмурился:

– С Дедалом? Он мертв давно. Где Медея? Отдай ее мне.

– Ее здесь нет.

Обрати я море в камень, он, наверное, так не поразился бы. Недоверие и ярость распускались на его лице.

– Ты отпустила ее?

– Она не захотела остаться.

– Не захотела? Она преступница, изменница! Ты обязана была задержать ее и передать мне!

Никогда не видела его таким разъяренным. Вообще никогда разъяренным не видела. Но даже сейчас лицо его было прекрасно, как вздымающая гребень штормовая волна. Можно еще попросить у него прощения, еще не поздно. Можно сказать, что она меня перехитрила. Я ведь всего лишь его глупая сестра, слишком доверчивая и неспособная проникнуть взглядом в трещины мироздания. Тогда он сошел бы на берег и мы бы… Но этой мысли мое воображение не докончило. Позади брата на веслах сидели люди. Смотрели прямо перед собой. И не шевелились – даже чтобы муху смахнуть или почесаться. Лица их были пусты и вялы, руки покрыты шрамами да струпьями. Следами ожогов.

Я потеряла его давным-давно.

Нас охлестнул ветер.

– Слышишь? – вскричал Ээт. – Мне следует наказать тебя!

– Нет. В Колхиде можешь делать что пожелаешь. А здесь Ээя.

И снова на лице его отразилось неподдельное изумление. А затем он скривил губы:

– Ты ничего не изменила. В конце концов я до нее доберусь.

– Может, и так. Но думаю, легко она не сдастся. Она похожа на тебя, Ээт, вы словно два дуба. И ей приходится с этим жить, как и тебе, видно.

Он ухмыльнулся, а затем, отвернувшись, поднял руку. Тела гребцов синхронно задвигались. Весла забили по воде, увозя его прочь от меня.

За окном шли зимние дожди. Львица моя окотилась, и детеныши ее скакали через очаг на неуклюжих новеньких лапах. Не было сил улыбаться, глядя на них. Звук моих шагов, казалось, эхом отдавался в земле. Пустое небо простирало надо мной руки. Я ждала Гермеса, хотела спросить, что сталось с Медеей и Ясоном, но он, похоже, всегда знал, когда нужен мне, и не приходил. Я пробовала ткать, но душу мою будто иглами искололи. После того как Медея произнесла это слово – “одиночество”, оно свисало отовсюду, вездесущее, липло ко мне паутиной. Я пыталась стряхнуть его, носилась вдоль берега, бегала, задыхаясь, вверх-вниз по лесным тропинкам. Я перебирала вновь и вновь воспоминания об Ээте, обо всех тех часах, что мы провели бок о бок. Вернулось то давнишнее тошнотворное чувство: что я всю свою жизнь была дурой, каждый миг.

Ты помогла Прометею, напомнила я себе. Но это оправдание казалось жалким даже мне самой. Сколько можно цепляться за те несколько минут, пытаясь прикрыться ими словно истрепанным одеялом? Мой поступок ничего не изменил. Прометей на своем утесе, а я здесь.

Дни тянулись медленно, облетали как лепестки отцветающей розы. Я бралась за ткацкий станок, заставляла себя вдохнуть его аромат. Пыталась вспомнить, каковы были на ощупь шрамы Дедала, но воспоминания, сотканные из воздуха, тут же разлетались. Кто-то придет, думала я. Столько на свете кораблей, столько людей. Кто-то должен. Я всматривалась в горизонт, пока не начинало рябить в глазах, надеясь увидеть рыбаков, грузовое судно или даже кораблекрушение. Но не видела ничего.

Я зарывалась лицом в шерсть львицы. Наверняка богам известна какая-нибудь хитрость, чтобы заставить часы бежать быстрее. Чтобы они ускользали незамеченными, чтобы уснуть на годы, а потом проснуться и увидеть мир изменившимся. Я закрыла глаза. За окном, в саду, жужжали пчелы. Львиный хвост бил по каменным плитам. Когда спустя вечность я открыла глаза, даже тени не сдвинулись.

Она стояла надо мной, сдвинув брови. Волосы темные, глаза темные, руки-ноги округлые, головка аккуратная, как грудка соловья. От нее исходил знакомый запах. Розового масла и дедовой реки.

– Я пришла служить тебе, – сообщила она.

Перед этим я дремала в кресле. И теперь, глядя на нее затуманенными глазами, думала, что она, должно быть, привидение и мерещится мне от одиночества.

– Что?

Незнакомка сморщила нос. Очевидно, весь запас смирения она исчерпала на первой фразе.

– Я Алка. Это что, не Ээя? А ты не дочь Гелиоса?

– Дочь.

– Меня приговорили служить тебе.

Все было как во сне. Я медленно поднялась.

– Приговорили? Кто? Впервые об этом слышу. Ответь, чьей властью ты послана сюда?

Чувства проступают на лицах наяд подобно ряби на воде. Уж не знаю, как она представляла себе нашу встречу, но явно не так.

– Я послана великими богами.

– Зевсом?

– Нет. Моим отцом.

– И кто же он?

Она назвала одного из младших речных богов Пелопоннеса. Я о нем слышала, может, даже видела однажды, но во дворце отца он никогда не бывал.