Анна Степанова - День середины лета [СИ]

Кряжистый Ледогор, раз за разом повторяя: "Вот так история!", — трепал колючий серый подбородок, бродил кругами по комнате да невзначай сминал в руке уже второй серебряный кубок. Дорогое Огнезорово вино стекало янтарными каплями по его крепким, мохнатым от седой поросли, грубым от многочисленных шрамов пальцам — и старый боевой мастер недоуменно тряс рукой, неловко вытирал ее о рубаху, да брался за новый кубок, чтоб опять, не заметив, сплющить его в очередном приступе удивления.

Рослый рыжий Огнеглав, закрыв широкими плечами дверной проем, ловко спроваживал прочь всех лишних любопытствующих, пока сморщенный старый секретарь, почтенный мастер Мечеслов, не по возрасту шустро двигал пером, повторяя в седьмой раз одно и то же послание, которое уже через час разлетится с птицами во все концы Империи.

Каждый вовлечен был в какое-то дело, с головой отдавшись общему тревожному возбуждению. И только черноглазая Слава смотрела на суету вокруг с насмешкой да презрительным снисхождением. Ей наплевать было на корабли с головами чудищ, на незваных чужаков и все имперские проблемы вместе взятые. Она ждала приказа, готовая сунуться на огонек хоть ко всем дьяволам по одному только слову Гильдмастера.

И, конечно же, слово это было сказано.

— Нам нужно узнать о них как можно больше, — со значением посмотрев на нее, негромко произнес Огнезор. — Пойдем вдвоем.

Лицо Славы хищно заострилось, тонкие губы растянулись в предвкушающей улыбке.

— Проникновение, похищение, допрос? — ее глубокий голос стал похож на довольное урчание. — Прекрасная ночь для прекрасной прогулки!.. А ты знаешь, как угодить женщине, мой мастер!

— Не святотатствуй, беспутница! — гневно вскрикнула вдруг очнувшаяся от своего транса Мила. — Так ли говорят с самим кровным Первого Бога?

Ледогор даже поперхнулся вином, Илан же нервно рассмеялся.

Взгляд Огнезора зажегся раздражением — и где-то в глубине, почти совсем незаметно, — холодной, безнадежной усталостью.

— Дайте мне пару минут, — бросил он сухо, пресекая зарождающийся балаган. И шагнул к темной арке спальни, стаскивая на ходу расшитую колючим серебром рубашку, что была на нем еще с утреннего собрания лордов.

— Меня окружают шуты да безумцы… — донеслись до Славы его тихие слова.

Холодная весенняя ночь выдалась, как назло, ясной. С темной пристани громадины кораблей-чудовищ, освещенные странным синим огнем, видны были, как на ладони. Кучка портовых стражников пялилась на них кто с пьяным любопытством, кто с неверием, а кто и с откровенным ужасом. Чесали макушки, прикладывались к флягам, наполненным в честь столичных торжеств вовсе не ключевой водицей. Громко ругались и спорили — но паники, к счастью, пока не поднимали. Дозорные Гильдии успели вовремя.

— На чем до кораблей добираться будем? — шепнула Слава, зябко ежась от одного взгляда на маслянистые прожорливые волны, глодающие одетый камнем берег.

Море она недолюбливала.

— Вплавь, высокий мастер, вплавь… — с некоторым злорадством сообщил ей Огнезор. — Лодку в такую ночь издалека видно будет…

— Иногда я свое ремесло ненавижу, — раздраженно выдохнула женщина. И, разувшись с дотошной аккуратностью, брезгливо, словно кошка, скользнула вниз, по убегающим в стылую глубину ступеням.

Гильдмастер отстал от нее совсем ненадолго. Не то, чтобы сам он пребывал в восторге от неизбежного холодного купания, — но заплыв весенней ночью вряд ли намного хуже ползанья на брюхе в кишащих гадами болотах или слежки за окнами очередного мятежника в самый разгар снежной бури… Жизнь темного мастера всегда щедра на неприятности.

Бесшумной тенью погрузился он в воду. Мокрая ткань тут же неприятно облепила тело — узкие штанины обвились вокруг ног, форменная гильдийная рубашка заскользила по спине, тонкие перчатки влажно впились в пальцы, маска на лице будто срослась с кожей. Всего на миг движения Огнезора стали тяжелыми, резкими — затем он приноровился, мягко растворяясь в черноте холодных волн.

Чужаки теперь не разглядели бы темную мужскую фигуру даже с расстояния вытянутой руки. Да и Славу можно было различить лишь по едва слышному то ли плеску, то ли фырканью. А может, и ругани… Огнезор бы не удивился.

Ему и самому хотелось ругаться. Плотно скрученные под черным платком волосы намокли — и теперь тянули тяжело книзу. Давным-давно бы от них избавиться — но положение в высшем свете обязывало…

"Обстричь их, что ли, "в знак скорби" по смерти очередного Императора? — мрачно лезло в промокшую голову. — Глядишь, будет новая традиция…".

Лая сейчас наверняка сказала бы что-нибудь колкое.

Если бы оставалась она все еще такой, как когда-то. Если бы по-прежнему была с ним…

Но об этом думать не хотелось.

Огнезор и сам понимал, что почти каждой мыслью, каждым словом все еще обращается к ней. Все еще ожидает ответа, тоскливо и жалко надеясь, что давнее Ишино предостережение окажется ложью. Что душа, плененная без тела, вовсе не теряет себя с каждым годом все больше. Что одинокая пустота да молчание, от которых так отвык за годы вместе, будут разрушены в любой миг…

Он понимал, что надеется на чудо. Но — дьяволы побери! — порой ведь даже чудеса случаются в этом мире!..

Дурные мысли лезли в голову вопреки желанию — и, как водится, совсем не вовремя! Незнакомые корабли возвышались уже слишком близко, невольно вызывая дрожь грубо вырубленными на носах чудовищными мордами. От их горящих глазниц ложились на воду синие пылающие дорожки, которые приходилось обходить стороной — настороженно и мягко, боясь потревожить монотонное колыхание волн да привлечь внимание чужих дозорных.

Лишь вынырнув в черной плещущей тени у борта, мокрым пауком вцепившись в широкую якорную цепь, Огнезор позволил себе передохнуть.

"Эх, знала бы ты, Снежинка, как дьявольски паршиво в этой ледяной воде!" — без особой надежды, просто по давней привычке, выплеснул он накипевшее раздражение.

И вдруг, чуть вновь не опрокинув его в темные волны, далекий-далекий, очень странный, едва различимый — но все же такой теплый, такой уютный, такой долгожданный — зашуршал ответ:

"У тебя такая интересная жизнь, загадочный незнакомец… Не то, что эти проклятые кастрюли…"

Взъерошенная и злая Слава вынырнула рядом, дернула Огнезора за мокрую штанину, вырывая из внезапного оцепенения.

"Что стряслось? — его привыкшие к темноте глаза разглядели сложенные в вопросительном жесте пальцы. — Что-то почуял?".

"Ничего", — резко помотал он головой.

Сейчас не время было разбираться с голосами. Синеглазое чудище уже разверзло над парой темных мастеров свою голодную пасть.