Андрей Кокоулин - Мастер осенних листьев

Постояв, она взялась за лестницу на колесах, которая со скрипом пошла вдоль панно по специально вырезанным желобкам. Сейчас мы все, от листика к листику, внимательно проверим, сказала себе Эльга. Раз уж «расти» это непонятное задержалось у нее в голове. Раз уж ей передали букет, в котором не было бы никакой необходимости, будь мастер Мару жива.

Пробуя дерево на прочность, она поставила ногу на перекладину и, задрав нос, полезла наверх.

Когда зал с колоннами утонул в темноте, расцвеченной редкими, трепещущими огоньками, а в окна налили густой синьки, Эльга закончила осмотр и устало сползла с площадки на верхушке лестницы на тюфяк.

Ничего. Совсем ничего. Мастер Мару, наверное, не успела оставить послание. Или же слишком хорошо его спрятала. Или же «расти» означало просто «расти». Такое же может быть? Может.

Какое-то время Эльга смотрела на панно, темное там, где свет не доставал, и розово-желтое по краям, под лампами. Унисса закончила его едва наполовину. Сколько же она его делала? Никак не меньше месяца. Возможно, разноглазый убийца здесь, в Стогоне, ее и поймал. Или она сдалась сама, пообещав сделать Скаринару волшебное панно с властью над титорами и энгаврами и лелея мечту поправить его букет.

Может, вот оно — «расти»? В смысле, совершенствуйся, оттачивай мастерство, появится шанс — добавишь мастеру смерти вербы или мелиссы в его высокомерные лиственные черты. Это, конечно, не просто, но при должном упорстве…

Эльга, вздохнув, взяла с подноса яблоко. Нет, пожалуй, здесь может что-то изменить только грандаль. А быстро стать грандалем у нее точно не получится. Мастер Мару за десяток лет не смогла, а она вдруг — туп-ток-ток — и сможет? Хотя было бы хорошо выступить с негодяем на равных. Но если он первее сделается грандалем?

Яблоко попалось кислое и червивое. В Подонье бытовало убеждение, что такого быть не может. Либо червивое. Либо кислое. А поди ж ты.

— Встаем! Встаем, ленивая корова!

Эльга села на тюфяке и смотрела, как Скаринар быстрым шагом ходит от окна к окну и собственноручно раздергивает занавеси. Серебрился муландир, солнце трогало колонны и стены розовым языком.

— Быстро!

— Иначе убьешь? — спросила Эльга.

Скаринар повернул голову. Голос его в светлом пространстве зала зазвучал будто сразу со всех сторон.

— Не тебя. Других. А потом — тебя. Хочется быть виновной в смерти незнакомых людей, я это устрою. Мне это очень легко. Соберу людей, объявлю им через кафаликса, кто именно является причиной смерти их родных из-за своего неподчинения… А потом — раз!

Он подбежал к Эльге. Карий глаз смеялся, серый был зажмурен.

— Один человек уже умер.

— Зачем? — спросила Эльга.

Скаринар удивился.

— Как зачем? Ты сопротивляешься, я наказываю. По-моему, этого даже ребенку лет пяти объяснять не нужно.

— Я встаю.

— Замечательно. Думаю, ты усвоила урок.

Скаринар подождал, пока Эльга откинет легкое одеяло и окажется перед ним в одной длинной, до пят, рубашке.

— М-м, — сказал он, потянув ноздрями воздух, — ты пахнешь по-другому. Ненависть такая… притухшая, как угольки. Что-то задумала? Будь осторожней. Именно поэтому я убил твою дорогую Униссу.

— А панно? Так и останется недоделанным? — спросила Эльга, подавив дрожь в голосе. — Ну, если ты меня убьешь.

Мастер смерти шевельнул плечами. Эльга увидела пробивающиеся сквозь белила темные усики над уголками верхней губы и редкие волоски на подбородке.

— Что ж, буду править и командовать по старинке, — усмешка искривила рот убийцы. — Знаешь, ничего не имею против долгих выездов по вейларам, тоже хорошая практика. Где еще представится возможность погонять подданных по окрестностям?

Эльга посмотрела Скаринару в глаза.

— Я могу принять ванну?

— Конечно!

Мастер смерти хлопнул в ладоши. На хлопок из дальних дверей выбежали слуги и, помелькав за колоннами, выстроились перед Скаринаром.

— Господин кранцвейлер…

Сведенные улыбками, как судорогой, лица так и просились на какой-нибудь букет. Эльга назвала бы его «Страх».

— Боятся, — подмигнул ей Скаринар.

Он прошелся перед строем из четырех парней и трех девушек. Одной вправил выбившийся завиток за ухо, другому разгладил складки на серой свитке. Облагодетельствованный касаниями парень при этом замер, втянув живот, и таращил глаза, похожий на испуганного коня. Грива черных волос только усиливала это сходство.

Скаринар поморщился.

Игривое настроение его переменилось, Эльга заметила, как пальцы на левой руке нервно царапнули друг друга.

— Мастеру — ванну, — сказал он холодным тоном. — Лестницы от панно убрать. Воду — горячую. Госпожа мастер…

Скаринар подставил Эльге руку.

— Куда?

— Погуляем.

Он повел Эльгу прямо на людей.

Слуги брызнули в стороны, разбежались, были — и нет их. Кто в двери, кто с глаз долой, за спину, к панно. Парень, похожий на испуганного коня, промчался сначала к дверям, потом, надсадно дыша, протопал обратно.

— Убить его? — наклонился к Эльге Скаринар.

— Нет!

Прогулка оказалась короткой. Мастер смерти, покружив зачем-то между колоннами, направился к одному из окон. Эльге открылся ухоженный, начинающий желтеть сад с дубом, с липами, с узкими дорожками и с притулившейся к ограде деревянной смотровой башенкой, основание которой обрамляли красные, как огонь, кусты бересклета.

— В этой башенке я убил кранцвейлера, — сказал Скаринар, почесав подбородок.

Он покосился на Эльгу.

— Он там прятался, — добавил он с усмешкой. — Противный, худой, выживший из ума старикашка. А я взял — и освободил вас от него.

Эльга, закусив губу, отвернулась. Скаринар фыркнул.

— Хорошо!

Он окольцевал запястье девушки твердыми холодными пальцами. Вырваться из них было невозможно. Мастер смерти напористо зашагал к возвышению, заставляя Эльгу шлепать за собой босыми ступнями. Лестницы уже были убраны в ниши, кресла, столики, тюфяк, ковры сдвинуты к боковой стене, освободив площадку для зрителей.

— Свободны, — бросил Скаринар слугам.

— Славься, — выдохнул кто-то.

Усмешка вновь скользнула у мастера смерти по лицу.

— Смотри, — сказал он Эльге, широким жестом приглашая оценить панно. — Скажи, грандиозно? Твоей Униссе многое удалось.

Танцевали пылинки.

С расстояния в двадцать шагов в утреннем ярком свете панно открылось Эльге во всем своем, пусть и незавершенном великолепии. Несколько десятков букетов буравили ее со стены мрачными, подозрительными взглядами, еще несколько десятков были намечены пустыми овальными и круглыми лиственными рамками. Пять, нет, шесть портретов почернели, растрескались, и лица людей, на них изображенных, рассмотреть уже не представлялось возможным. Мертвы? Убиты? Лишились должности?