Андрей Кокоулин - Мастер осенних листьев

— Скари.

— Повелитель Скари.

— Повелитель Скари, — отозвался Рыцек.

— Убьешь за меня? — спросил его Скаринар.

Смотрел он все это время на Эльгу.

— Да, мой повелитель!

Рыцек вытянулся в струну.

Эльга с трудом узнавала его узор. Он стал грубым, угловатым, плотным, словно нагрудник. Клен засох, одуванчик выветрился, душа заросла крапивой и чертополохом. Под ними… Под ними — знакомая пустота.

— А ее убьешь? — кивнул на Эльгу Скаринар.

— Да, — сказал Рыцек.

— Без сомнений?

— Да. Значит, она провинилась перед вами, мой повелитель.

— А своих отца с матерью?

Рыцек запнулся лишь на мгновение.

— Д… да. Если такова будет ваша воля, мой господин. Вы лучше меня знаете, что они заслужили.

— Правильно.

Скаринар с усмешкой отошел от Рыцека к тангарийцу.

— А это Тоггендоль, новый титор Аминского вейлара, — он стукнул кулаком по темному нагруднику. Тоггендоль звучно хохотнул. — Его портрет ты мне сделаешь первым. Он уже хотел мчаться в Амин, но я решил задержать его здесь на день. Как же мне без портрета? Нет, теперь все должны быть на панно. Часа тебе хватит?

Тангариец был прост как сосна. Диковатый узор из хвои и буковых листьев говорил о нем, как о человеке недалеком, грубом, даже жестоком.

— Но…

— Что?

— Там же господин Астараго титором, — сказала Эльга.

— Он внезапно умер, — сказал Скаринар, деловито выбирая один из стульев на возвышении. — Он прискакал сюда с кучей недоносков и признался мне в любви и полном подчинении. Представь? Унисса по моей просьбе поместила его портрет на панно. Я, честно, не думал ничего такого, даже не предполагал. Видишь, дальний черный справа? — он ткнул пальцем в окривевший, осыпавшийся по краям букет. — Это он. Вероломный идиот! Его на обратном пути угораздило строить планы моего убийства.

Мастер смерти вытащил приглянувшийся стул, поставил его перед тангарийцем и кивком приказал тому сесть.

— А я как раз испытывал панно, — он облокотился о плечо умостившегося, широко расставившего ноги Тоггендоля. — Интересно же было. Врет твоя Унисса, не врет, работает ваше мастерство или впустую шуршит.

Рыцек, не сдержавшись, фыркнул.

— Сейчас это, конечно, смешно, — сказал Скаринар, покосившись на него, — но тогда я почувствовал, сколько в приятном на вид человеке может скрываться самого мерзкого дерьма. Конечно, этого твоего Ас… титора я тут же убил. Кажется, вместе со всеми его недоносками. Но, может, кто и уцелел. Поэтому…

Он шагнул к панно.

— Сейчас ты вместо выбывшего идиота поместишь на панно моего Тоггендоля. Он будет там славно смотреться. Пообещаешь мне стараться?

Мастер смерти вперился в Эльгу взглядом.

— Я попробую, — сказала она.

— А я попробую никого не убивать, — сказал Скаринар.

Несколько мгновений его лицо хранило торжественную серьезность, затем сморщилось, и он захохотал, рухнув на кстати подвернувшийся тюфяк. Рыцек поддержал его веселым смехом. Загромыхал, затрясся в нагруднике тангариец. Эхо заскакало по капителям. Скаринар сучил ногами и бил по тюфяку ладонью.

— Поп… робую! — всхлипывал он. — Я п-п… попробую! Ах-ха-ха!

Потом затих.

— Замечательная шутка, повелитель, — сказал, выдохнув, Рыцек.

Скаринар в ответ взбрыкнул.

— Хочу ее, — протянул руку к Эльге Тоггендоль.

— Эй-эй, — подступил к нему Рыцек, — это моя девушка!

Тангариец скривил красные губы и взбил пальцами бороду.

— Нет. Моя.

— Я уже был с ней!

— Ты — кэшит!

— Сам ты кэшит! — взвился Рыцек, хватаясь за пустые ножны. — Аулоэх кэшит!

Видимо, это было тангарийское ругательство.

Скаринар, приподнявшись на локте, с усмешкой наблюдал за ссорой, а когда Тоггендоль и Рыцек, сопя, принялись толкаться лбами, лениво сообщил:

— Вообще-то это моя девушка, милые мои. Найдите себе такую же и оспаривайте ее друг у друга сколько угодно. Все, Туги, сел, — скомандовал он вдруг жестким, не терпящим возражений голосом.

— Да, мой господин.

Тангариец, оттолкнув Рыцека, опустился обратно на стул. Скаринар кивнул.

— Рыцек, иди прогуляйся в сад.

— В сад? — переспросил Рыцек.

— Да, — показал глазами на окно мастер смерти. — Ради меня.

— Ваше слово — приказ, повелитель.

Не глядя на Эльгу, Рыцек подошел к окну, забрался на подоконник, перекинул ноги наружу и через мгновение скрылся весь.

Скаринар рассмеялся.

— Исполнительный парень, — подмигнул он Эльге. — У вас действительно что-то было?

— Нет, — сказала Эльга.

Ей стало холодно в одном малахае.

— Ладно, — помолчав, сказал Скаринар, — вот тебе Тоггендоль, вон мешки с листьями, приступай.

Я чуть-чуть понаблюдаю.

— Я не знаю…

— Что?

— Мне нужно собраться.

Эльга сжала и разжала пальцы.

Убийцы! — звучало в голове. Они все убийцы. Убийцы собрались и забавляются передо мной. Все такие бравые, такие веселые, рыбками — в окно, колесом — вокруг колонн. Эльге казалось, внутри нее грозно шумит ветер, тревожно и тонко поют листья, жуткий узор плывет по телу, по коже, подступая к печати на запястье, к пальцам.

Так хочется…

— Я все слышу, — чуть ли не в ухо дохнул Скаринар. — Собралась?

Эльга кивнула.

— Мне дадут помощника?

Усмешка.

— Нет.

— Хорошо.

Занося отобранный мешок на возвышение и выкатывая небольшую лесенку к черному букету, Эльга думала, что ей будет сложно найти контакт с листьями. Она была не мастер, она была ужас ходячий, испуганная девушка с плывущим узором и сложенными в сердце болью, оторопью, ожиданием своей и чужой смерти.

Но, возможно, листья тоже были изменившимися. Они выпрыгнули из мешка, едва Эльга протянула ладонь. Как рыбки выпрыгивают из воды, так и они. Ап! — кромка порезала кожу. Зараза какая!

Тангариец восхищенно выдохнул за спиной.

— Ва!

Так и хотелось повернуться к нему и одним движением смять весь узор его жестокой души.

Посасывая порезанный палец, Эльга другой рукой счистила отображение Гельмиха Астараго. Черные листья хрустели под нажимом, сходили легко, сыпались крошкой. Мертвые. Бедный титор.

Овал лица — из бука. Хвоя — в бороду.

Новый глава Амина так и норовил укусить пальцы. Складываясь под ними и пуча глаза, он хрустел, кололся и выпячивал грудь.

Туп-ток.

Эльга сгибала листья, уминая тангарийскую гордость в пределы букета. Простой, бесхитростный узор почему-то никак не хотел даваться. Верность. Бешенство. Жестокость. Опьянение кровью и чужой слабостью. Все вспыхивало кусками, пытаясь сбежать с панно, царапалось, завивалось вокруг фаланг.

За какие-то полчаса Эльга выбилась из сил. Кое-как задавила, втиснула образ Тоггендоля, с замиранием ожидая, что сейчас листья и иголки опять поплывут по узору вразброд.