Дмитрий Тихонов - Медианн №3, 2020

— Поспи, Доместико. Нужно восстановить силы.

— А вы, мастер?

— Поспи, Доместико, поспи.

Шавой проснулся. Костер все еще горел — языки тепла ласкали замершее лицо. Оружейник дотронулся до мальчика — мерное дыхание — спит. Пошарил рукой, отыскал ветки, подкинул в огонь, придвинулся ближе.

Обоняние различило еле заметный посторонний запах. Шавой насторожился. «Волк? — попытался определить он. — В таких местах? Не может быть».

И снова тот же запах. Но уже ближе.

«Чужак, — мелькнуло в голове. Он подкрадывается к нам. Но это не волк, не дикая собака. Нечто иное. Что?»

Айбаруух настойчиво вглядывался в будущую добычу. Его интересовал маленький человек.

Аромат мальчика, мимолетно запомненный прошлой ночью у ворот города, но перебитый желчным запахом его старшего спутника, въелся в слизистую носа, не давал покоя. Будоражащая симфония запахов: наивности, потери, преданности, нереализованной любви, забытой ласки. Молодость и чистота.

Вернувшись в тени, он не мог избавиться от эстампа этого запаха, и привычное омовение воспоминаний мира живых в сгустках чернильного тумана почему-то не расслабляло, как и рассеивание сознания в бесконечности низвергнутых звезд, как и созерцание уходящих в небытие человеческих надежд. Мир теней, где обитала его сущность — единственное место успокоения. Он всегда стремился туда, пожирая своим воплощением в мире живых очередного изрыгающего кровь человека. Но теперь этот образ, размытый в чернильном тумане, эта смесь густых оттенков запаха чего-то девственно чистого, манила и звала Айбарууха. И, когда его снова выкинуло в мир живых — он взял след.

Он бежал по следу мальчика, инстинктивно обходя опасную зыбь торфяных луж. Теряя силы и слепок облика человека-собаки, раздираемый болью, причиняемой гаснущей за пределами города силой проклятия, будившего Псов каждую ночь, бежал… Плоть мальчика станет достойной наградой за эти испытания!

И он настиг путников.

Во сне мальчик пах еще более пьяняще. Он изливался волнами снов и детских мечтаний. Айбаруух приготовился к броску. Вместе с силами он терял рассудок в предвкушении царской трапезы. Ему позавидуют даже размытые по теням Древние До-Демоны, навсегда утратившие плоть и голод!

Сначала убить сидящего у костра мужчину, просто убить — есть его плоть, испорченную желчным стремлением к возмездию, было бы настоящим кощунством…

Айбаруух прыгнул.

Пятно света — яркого, сыплющего звездами. Оно ударило, обожгло, пролилось внутрь. Айбаруух завыл.

Мужчина двигался слишком быстро. Он сунул руку в костер и выбросил навстречу существу пылающую жаром ветвь. Ткнул в морду. Пес налетел на нее раскрытой пастью. Почувствовал, как угли крошатся в глотку, как острый сук рвет щеку. Ветка треснула, Айбаруух кубарем вкатился в костер. Завизжал.

Он был еще жив — дымка сознания угасала, теряя связь со всеми измерениями, — когда мужчина кинул его тело (его тюрьму!) в разложившуюся органику торфяника. И там, на небольшой глубине, его кто-то ждал. Такая же чуждая людям сущность, как и он. Но более древняя, примитивная и прожорливая. Сгусток рефлексов, зубов и желудочных мешочков.

И она тоже хотела есть.

— Мастер, у вас ожог! Дайте, дайте перевяжу!

— Пустяки, Доместико.

— Что это была за тварь?

— Не знаю. Возможно, просто дурной сон.

Торфяники кончились, дальше безраздельно властвовали заросли calluna vulgaris. Низкорослые кустарники покрыли остаток пустоши, словно запущенная щетина. Иногда попадались островки белого песка. Доместико заметил куропатку. Шавой запретил охотиться на птицу — отпуская мальчика, теряя с ним связь, он чувствовал себя тонущим в трясине одиночества и беспомощности. К тому же, куропатка могла оказаться чем-то иным.

Ближе к полудню Шавой ощутил под ногами каменистый грунт. Хрупкие серые ветви кустарника ломались, когда он нагибался и сжимал их руками, сухой мох и лишайник щекотал ладони. Когда-то он видел эти равнины, как и мрачные торфяные болота, которые они миновали, но теперь мог лишь осязать.

Они ступили на земли Северии.

— Мастер, там какие-то дома… и что-то похожее на собор.

Шавой поднял голову, словно желая проверить увиденное мальчиком.

— Передышка и информация нам не повредят.

Они свернули.

По словам Доместико, до спрятавшихся между двумя каменными возвышенностями построек было рукой подать, но путь оказался довольно изнурительным. Жесткий кустарник доставал до пояса, и рос так плотно, что приходилось терпеливо пробираться сквозь него. Через два часа они вышли на защищенную от ветров поляну.

— Тут есть дорожка, — сообщил мальчик. — И странные перевернутые распятия вдоль нее. К нам кто-то идет.

— Опиши его.

Мальчик описал — скупо, как смог. Серая сутана с какой-то вышивкой, вязаные сандалии, смешной толстячок.

— Ждем.

Шавой остановился. Коснулся пальцами высвобождающего клинок пускового крючка.

— Мир вам, путники! — услышал он кашляющий голос. — Мира и еды нам всем! Что занесло вас в наши края?

— Мы проделали долгий путь.

— И мы с радостью примем вас! Ибо нуждающемуся да помоги. Добро пожаловать в монастырь Вечной Терпимости. Следуйте за мной, добрые странники.

— Идем, — сказал Шавой мальчику.

— Какие имена дал вам Творец? — спросил монах, поднимаясь по извилистой тропе.

— Меня зовут Шавой, а это мой сын Доместико, Ваше Преподобие, — ответил оружейник, крепче сжав руку мальчишки. — Держим путь в поисках лучшей судьбы в благословенной Северии.

— Да прибудет с вами Творец в ваших праведных поисках! Вы как раз поспели к вечерней трапезе, добрые странники. Идемте скорее.

Усадив гостей на краю длинного деревянного стола и помолившись, монахи принялись за еду. Проголодавшийся Доместико первым накинулся на поданные для вечерней трапезы блюда скромной монастырской кухни.

На столе лежали сваренные вкрутую яйца, толстые полумесяцы вареного сыра, речная рыба, приготовленная на углях, лук и хлеб. Посредине стола возвышался большой глиняный кувшин, наполненный колодезной водой.

«Странное меню для монахов — яйца и рыба. Разве Писания Создателя дозволяют их есть? — подумал Шавой и усмехнулся про себя. — Они принимают заповеди с изрядным допущением».

Мальчик попросил одного из монахов положить ему еще сыра.

— Умерь свой пыл, Доместико, — с улыбкой произнес Шавой. Он отчетливо слышал, как звучно пережевывал пищу мальчик.

Рыжий монах подошел к столу с большой кастрюлей, из-под крышки которой шел густой пар и распространялся приятный запах.

— Наш знаменитый монастырский суп, добрые путники. Вкусите его во славу Творца.