Дмитрий Тихонов - Медианн №3, 2020

Мачеха вышла за отца Ксини из-за денег. Богатый купец польстился на сладкие речи и дьявольскую красоту. А потом он погиб — возвращался домой после торговли и неудачно наткнулся на беглых каторжников. Елена Ивановна хотела бросить падчерицу. К счастью, купец успел понять, что за ягодка его женушка. Он оставил немалые средства своему приятелю и попросил в случае своей кончины отдавать часть денег на содержание семьи раз в год. Но только после того, как дочь покажется лично.

Мачеха три раза возила «дочь» в соседнее имение. Там с ними разговаривал приятный полный мужчина, от которого вечно несло табаком. Затем он уходил и возвращался с небольшой шкатулкой, которую отдавал Елене Ивановне.

Ксине строго-настрого запретили говорить правду, и она твердила одно и то же: все хорошо, всем довольна, здорова и сыта.

Поэтому, когда Лена проигрывала в карты и отвозила Ксиню на ночь к очередному приятелю, то заранее оговаривала, что лицо падчерицы не должно пострадать.

Но однажды все изменилось. В соседнем имении произошел пожар, и Ксиню перестали туда возить. Мачеха ходила злая, часто била. Постепенно она успокоилась, а через полгода и вовсе выскочила замуж. Привычки же играть не бросила, но теперь Елена Ивановна уже не особенно заботилась о здоровье «дочери» и только фыркала, когда бедняжке расшибали нос.

Сейчас прошлое казалось очень далеким. А через три дня она умрет. Почему бы и нет? Главное, чтобы быстро — раз и все. Ксиня привыкла к боли, но не хотела испытывать ее снова. Наверное, просто устала.

Но боль вернулась. Сначала легким покалыванием, потом жаром, затем огнем. Тело будто пронзили раскаленными иглами. Ксиня широко распахнула глаза, жадно глотая воздух. Она не кричала… старалась не кричать. Пальцы сжались в кулак, зубы скрипели, по щекам лились слезы. Боль нарастала. Что-то стягивало кожу, да так сильно, что казалось еще чуть-чуть, и она лопнет как мыльный пузырь.

Хрустнул давно сломанный мизинец. Ксиня вскрикнула. Защемило виски, мысли путались, перед глазами плыли непонятные облачка. Боль достигла своего апогея и. резко ушла.

Ксиня лежала на спине и тяжело дышала. Постепенно потолок перестал вращаться. Кожу больше не тянуло. Впервые за долгое время появилась странная легкость.

Ксиня закатала рукав, но в темноте почти ничего не увидела. Тогда она коснулась кожи и… замерла. Она водила пальцами снова и снова, трогала живот, бедра, грудь и не могла поверить в то, что не ощущала больше вздувшихся рубцов. Она бросила взгляд в сторону дальней комнаты. Черный зев скрывал обиталище колдуна. Ксиня почему-то была уверена, что он не спит и смотрит на нее. Но зачем он помог, если собирается через три дня убить?

Тем же вопросом терзался и Черный. Единственным оправданием для себя он считал, что чем здоровее жертва, тем лучше она перенесет обряд и тем довольнее будет Повелитель, принимая дар.

Мысли мучили Черного почти всю ночь. Под утро пошел дождь, барабаня колыбельную по крыше. Сквозь пелену дремоты почудился запах дыма и еще чего-то вкусного, отчего рот наполнился слюной. Черный открыл глаза и лежал с минуту, прежде чем понял, что аромат еды никуда не делся, а запах дыма усилился. В голове мелькнула догадка — неужели девчонка нашла огниво и подожгла дом?

Ксиня стояла у окна, опустив глаза в пол. Черный смотрел на неумело протушенные овощи с грибами и жареные яйца. В комнате стало меньше пыли и грязи чем обычно, а в паутине Шестилапого барахтался лягушонок.

— Дай, — Черный протянул руку и забрал завернутый в тряпку кремень, кресало и остатки трута.

— Зачем?

— Я… — Ксиня на секунду смутилась, затем добавила смелее, — я хотела отблагодарить. Вы мне помогли. Я хотела сказать спасибо.

— И решила навести порядок? — хмыкнул Черный, но тут же вновь посерьезнел. — Ты что, не поняла еще, что я тебя убью?

— Поняла, но вы меня вылечили, и я хотела отблагодарить.

Черный медленно подошел к столу. В его движениях, несмотря на неуклюжесть, чувствовались затаенная грация и опасность. Ксиня на миг подумала, что плохо будет тем, кто разозлит старика.

Колдун длинными белыми паучьими пальцами подцепил кусочек гриба и положил в рот. Немного сыровато, но все же лучше, чем обычно.

— Тьфу, — он сплюнул на пол.

— Вам не понравилось?

— Похоже на требуху лося.

— Попробуйте яйца. Я их достала из гнезда… на дереве.

Она с такой надеждой смотрела на старика, что тот поневоле наклонился и втянул желток.

Про какое дерево она говорила? Уж не то ли, где недавно поселились какие-то мелкие птицы? А высота то нешуточная!

— Ну как?

— Сойдет, — нехотя буркнул Черный и сделал вид, что с трудом проглотил, — но если надумала меня отравить.

Ксиня замотала головой.

— Еще хоть раз попробуешь что-то взять без спросу. — угроза прозвучала довольно глупо, но жертва закивала в знак согласия и поклялась больше ничего не брать.

Черный удалился в дальнюю комнату, прихватив с собой миску с едой. И там уже с удовольствием съел. Отставив посуду, он вновь подумал о Ксине. К чему было ругать? Она прекрасно понимает, что умрет. И все же залезла на дерево, накормила паука, нашла грибы, а ведь могла попытаться сбежать. Хотя бежать с болота невозможно — об этом старик позаботился.

Черный попытался выбросить из головы лишние мысли и вернулся к ребенку. Положил его на стол, взял длинный кривой нож и начал наносить на тельце древние символы.

Она хотела поблагодарить. Символ угасания.

Хотела сказать спасибо. Символ перехода.

Она могла сбежать, но смирилась. Символ возрождения.

Некуда бежать. Символ врат.

Черный отложил нож и снова погрузил младенца в корыто с темной жидкостью. Наступало время второго ритуала.

— Заходи, — Черный подтолкнул.

Ксиня протиснулась в деревянный домик. В середине единственной комнаты была вырыта яма, кишащая белыми червяками. По кругу у стен теснились полки. Ксиня осторожно села на одну из них, ощущая холод и влагу. До этого Черный велел раздеться и тут же сжег ее одежду в печи.

Колдун закрыл дверь на засов, оставив жертву в темноте. Слышалось копошение червей в яме и поскрипывание деревянных полок.

Несмотря на холод, Ксиня чувствовала странное облегчение. Легкость хоть и притупилась немного, но все еще жила где-то внутри. Она вселяла странную надежду, что все будет хорошо и скоро закончится. Ксиня дотронулась до незаметных шрамов и невольно улыбнулась. Как же хорошо избавиться от того, что напоминало прошлую боль. Ксиня ненавидела боль, хоть и привыкла к ней. Каждый раз, когда тот или иной «приятель» мачехи резал ножом или прикладывал раскаленную иглу, где-то внутри разливался странный огонь.