Майя Лидия Коссаковская - Сеятель Ветра [litres]

– Габриэль, отправляй колесницы! – голос адъютанта охрип от крика.

Архангел посмотрел на него безумными, слезящимися от пыли глазами.

– Нет! – рявкнул он и сразу же перестал обращать на него внимание.

Грохот близкого взрыва встряхнул воздух. Одно из самых маленьких зеркал треснуло, осколок поранил щеку Габриэля. Он этого даже не заметил.

Нуриэль схватился за рукав архангела.

– Сейчас! – закричал он. – Отправляй колесницы!

– Нет! Рано! – Архангел вырвал рукав из его захвата.

Лицо Нуриэля искривила болезненная гримаса.

– Ворота! – орал он. – Угроза! Смотри!

Он ткнул пальцем в точку на уцелевшем зеркале. Габриэль уставился на нее опухшими глазами.

– Приблизь, – приказал он. – Господи! – застонал, когда картинка стала четкой. – Ты прав! Колесницы ко вторым воротам. Немедленно! Хоругви Некиаша, Зегиэля и Сентела тоже! Знаю, что они сражаются, они должны пробиться! Ворота под угрозой!

Земля возле вторых ворот уже не напоминала дно зольника. Она превратилась в кровавое болото. Солдаты умирали, затаптывая трупы товарищей. Декурион Азариуш, который принял командование над этим участком, как старший по рангу из уцелевших, выбросил мертвое око дня. Связь не работала. Боеприпасы были на исходе, а противник неустанно засыпал баррикаду градом снарядов, которые выглядели неприметными. Черные стеклянные сливки в момент попадания в цель рассыпались на множество мелких осколков. Каждый из них, если только попадал в тело защитника, сразу же начинал вгрызаться в него сильнее, пока не достигал сердца или другого важного органа, и разрывал его. Ангелы умирали в муках. Единственным шансом уцелеть было разрезать кожу и мышцы, чтобы вытащить осколок. Выброшенный на землю, он сгорал с шипением. Кому-то удавалось, кому-то нет. Азариуш имел уже четыре такие раны.

Солдаты Тени прятались во мраке и непрекращающихся клубах дыма. Декурион задумался, реально ли они существуют. Может, это сама темнота швыряет в них отравленными фруктами из стекла? Большие самонаводящиеся снаряды, словно маленькие кометы, которые с хохотом шныряли в воздухе, чтобы залить врага огненным водопадом, еще удерживали противника на расстоянии, но их запасы быстро истощались.

Почти беззвучно в окопе приземлилась очередная сливка. В этот раз не разлетелась об баррикаду, упала точно между защитниками. Танцевала по земле, вибрируя. Азариуш уставился на снаряд, как парализованный. «Она убьет нас всех, если тут взорвется, – подумал он. – И кто тогда примет командование над уцелевшими?» Время остановилось, доли секунды превратились в вечность. Восемь солдат в окопе смотрели на танец безмозглого стеклянного бога, который решал их судьбу. Никто не заметил, как Рекиэль подхватил снаряд. Он хотел его выкинуть, но в последнюю секунду понял, что не получится. Возможно, почувствовав в ладони вибрацию нарастающего взрыва, он понял, что время вышло? Рука ангела не поднялась для замаха. Он прижал круглую черную смерть к себе и упал на землю.

Они не услышали звук взрыва, только крик Рекиэля. Он был жив, все еще жив, корчась в конвульсиях, разрываемый изнутри на куски. Страшные глаза, которые казались старыми как мир, на секунду остановились на лице Азариуша. Уста умирающего постоянно кричали, но декурион слышал только то, что говорили его глаза. Огненный меч просвистел в воздухе. Рекиэль замер. Азариуш опустил меч. Он видел, был уверен, что видел движение губ мертвого солдата, на которых прочитал: «Пусть Господь благословит тебя».

Крылатые из хоругви Зегиэля и Некиаша сделали то, что им приказали. Они попытались пробиться. Но вместо продвижения вперед они погибали. Черная лавина пехоты Тени напирала со всех сторон. Казалось, что на месте одного убитого в тот же час появлялись два новых. Как клыки дракона из драконьей земли. Огненные мечи, разгоревшиеся до белизны, расплавляли доспехи, разрезали противника почти пополам с первого удара, но странные матовые мечи солдат Мрака наносили ангелам равнозначные потери. Рана, нанесенная мечом Тьмы, сразу же чернела, а серьезно раненный крылатый словно замирал, высыхал и мертвел. Кровь не сворачивалась, и даже царапина приводила к обескровливанию до смерти.

Хоругвь Зегиэля таяла все быстрее. Черные, хмурые пехотинцы давили их, словно пустую банку. Крылатые из хоругви Некиаша не позволяли разорвать свой строй, они отбивали атаки, сбитые в один блок, но ангелы Зегиэля слишком растянулись, и их было мало, что позволило солдатам Сеятеля разорвать шеренгу. Они защищались маленькими группами, уже не надеясь, что пробьются куда-нибудь, кроме как на тот свет. Окровавленные, раненые, черные от грязи и засохшей крови, они жаждали только одного: уходя в небытие, забрать с собой как можно больше солдат Сеятеля. Золотые искрящиеся лезвия пели в воздухе. Когда они встречались с серым матовым клинком противника, раздавался глубокий звук, напоминающий звон колокола. Он оглушал, звучал словно безумная токката.

«Конец для хоругви Зегиэля, – подумал Астаниаш, крылатый из отряда Некиаша. – И для нас тоже». Хоругвь Некиаша тоже не удержала строй. Распалась на две все еще яростно сражающихся части. В воздухе стояла вонь сгоревшего мяса и сладкий запах крови. Астаниаш замахнулся мечом, который держал в левой руке, поскольку правая не работала из-за глубокой раны в плече. Перед ним промелькнуло лицо врага. Красные, словно раскаленные угли, глаза, острые зубы, оскаленные в гримасе, словно карикатура улыбки. Астаниаш снова замахнулся. У него не было времени осознать, что сам он выглядит как зеркальное отражение убитого солдата Тени. Губы растянулись в такой же призрачной ухмылке смерти. Он сражался.

Он первым услышал это. Среди криков, лязга оружия, взрывов до него донесся далекий отголосок стрекотания, словно детского хохота. Сначала он не поверил. Боялся поверить. «Это только галлюцинация, – подумал он. – Ложная надежда». Но нет, звук приближался. Из груди Астаниаша вырвался крик, хриплый, словно карканье ворона:

– Меркава!

Он уже слышал, уже был уверен. Безумная надежда в этом крике.

– Меркава! Меркава!

И другие услышали. Над полем боя поднялся один крик:

– Колесницы! Колесницы! Меркава!

Они мчались со звуком, похожим на хохот счастливого ребенка. Золотые и красные, блестящие, мерцающие. Они были самим движением, молнией, тысяча колес, вращающихся в кругах, обод, цепляющийся за обод, лезвия, несущие смерть. Они казались клубком ножей, брошенных на ветер в миг, когда Господом овладел гнев. И они были гневом и смертью, которую не остановить, от которой не спастись. В клубке колес, словно в огромном венце, сидели возницы, по двое на каждой колеснице. Их безумные лица хлестал ветер, развевая волосы. Они также кричали: