Мари Пяткина - Тень последней луны

Веля ничего не поняла, но спорить с ним не стоило, и она кивнула. Однако, что же она стоит перед ним, как школьница, вызванная к доске? Веля поискала глазами, на что можно присесть, но ничего походящего поблизости не оказалось. Озираясь, на террасу выскочила «верная слуга» со стулом в руках, зыркая на Пола быстрыми, пронзительными взглядами, поставила стул и убралась. Веля присела и оглянулась на окна своих покоев — там качнулась занавеска. Кажется, прислуга наблюдала за ними. Пол даже взглядом служанку не удостоил.

— Чтобы ядро откликалось, требовалось много первозверей, — продолжал он, — а не один, который выжил, когда у них там, внутри, грянула катастрофа и ядро стало неподъёмным. Их выбросило сюда, рядом с Либром, и больше Луна уже не путешествовала, она осталась рядом с этим солнцем, и с этим миром.

О чём-то таком Веля и догадывалась после того, как забрала из гробницы шлем. Но она слишком долго ждала объяснений и теперь просто слушала.

— Если бы первозверь ничего не сделал, Луна бы уничтожила здесь всё. Увести Луну в одиночку он не мог. Но у него хватало сил и умений должным образом обратиться к тёмной энергии и обращаться с материей. Так появились мы — кит, дельфин, ворон, чайка, лис, опоссум, он выбирал матрицы из самых распространённых животных. Мы создавали постоянную гравитацию. Согласно нашей природе, мы перерождались, чтоб не исчезнуть. Мы с лисом умели менять форму, в этой форме, к примеру, мне проще управлять тёмной энергией. Я до сих пор всего не знаю, не всё увиделось. Мы создавали периодическое защитное поле, когда раз в тысячу лет — для них это семь тысяч течений — Луна подходила слишком близко, и вообще ничего не случалось плохого. Принося нам жертвы, люди обращались к тёмной энергии, и она откликалась. А потом первозверь умер. Оставшись сами, мы забыли о том, для чего нужны, но тёмная энергия через нас продолжала откликаться на ваши молитвы и просьбы.

— Я думала, по твоим словам, они бессмертны? — робко спросила Веля. — И почти всемогущи? Почему же он умер?

Пол невесело рассмеялся.

— Ты ведь помнишь, сколько времени я провёл с тобой, прежде чем привести тебя сюда? Я слушал всё, что слушаешь ты и смотрел на всё, что видишь ты. Разумеется, отчасти я стал и тобой тоже. Это как в песне: от голода и ветра, от холодного ума, от электрического смеха, безусловного рефлекса, от всех рождений, смертей, перерождений, смертей, перерождений — домой. В ничто и во всё. Мне и самому домой хочется, я попросту устал от всего этого дерьма. Стать снова просто тёмной энергией, всем и ничем.

— Да ты и так, вроде, всё и ничто? — испуганно спросила Веля.

— Кое-что. К сожалению, я не первозверь, и функции мои ограничены, — Пол сел ровно и впервые посмотрел прямо ей в лицо недобрым жёстким взглядом. — И эти ограниченные функции сейчас используются до предела.

По спине у Вели пробежались холодные острые пальцы.

— Поэтому мне нужна жертва, — спокойно пояснил он как нечто, само собой разумеющееся.

— Какая?

— Достаточная для того, чтобы снять поставленное поле, когда вода уйдёт, а она скоро уйдёт, потому что Луна отдаляется.

— Так чего же ты хочешь?

В теле зверя он попросил у неё крови. Чего он попросит в теле человека?

— Я хочу, чтоб убийцу зверей завтра казнили на этой площади.

Всё поплыло у неё перед глазами и сердце на секунду остановилось. Веля сделала вдох и медленно заговорила:

— Быть может, тебя устроит какая-то другая жертва?

— Ты что недавно говорила? — с усмешкой едкой, как кислота, спросил её зверь.

— Что ты всё и ничто?

— Ты говорила, что я решу его судьбу. Ты говорила, что не только людей призываешь жертвовать личным ради общего, но и сама готова к жертве. Я озвучил, что мне надо. Жертвуй.

— Послушай, ведь он не стал тебя убивать, — жалобно заговорила Веля, ломая пальцы. — Когда ты тут сидел, а он поднялся на террасу, он тебя пощадил!

— Ещё бы, — с ненавистью выдавил Пол, — До конца довести дело у топорылого ручонки коротки оказались!

— Пол, передумай пожалуйста! Отец пожалел и тебя и меня!

— А я никого не жалею, и себя в том числе. Пусть повиснет на последней виселице Трейнта.

Пол легко поднялся и пошёл к двери, которая вела в отцовские покои. Оттуда выскочил человек, услужливо распахнул перед ним дверь. Веля узнала Фобоса, который ещё на Гане перед ним пресмыкался, ничего не зная о его сущности, но мозг отказался каким-либо образом обрабатывать информацию, поэтому она отвернулась и стала смотреть, как в небе плавают, играя, дельфины, гоняются за мелкой рыбёшкой.

— Ну и что мне делать? — еле слышно спросила Веля, и тут увидела брошенный на плитах шлем первозверя, вероятно, уже ненужный Полу.

С минуту она глупо рассматривала его, а потом подняла и надела на голову.

***

Видеть отца было невыносимо, как и думать о том, что не прошло и получаса, как глашатаи прокричали на всех площадях, на пристани и рынке о грядущей казни. Ему отнесли еды, целый поднос овощей и мяса с вечернего застолья, устроенного Полом, на котором Веля сидела в невероятно твёрдом и неудобном даже с подушечкой отцовском бронзовом кресле, а сам Пол сидел на её прежнем месте, и купался в обожании, страхе, поклонении и лести. Кажется, таким образом он питался, ради этого пир и затевал. Веля снова давилась мизантропией и нервным комком в горле, только теперь можно было не притворяться, что ей весело, и она угрюмо смотрела в пустую тарелку.

Она не могла распорядиться похоронить Шепана в построенном отцом мавзолее, но перед самым пиром нашла похмельного Дебасика, попросила взять людей, повозку и забрать его тело с ристалища, перенести в старую каменоломню. Сама Веля не могла пойти в катакомбы и показать, где выбить для него маленький склеп, куда бы влез ещё его меч и пара монет, но у неё была новая служанка — Зейна, та самая ушлая тётка, переведённая из каземата, и Веля попросила её помощи. Веля с ужасом подумала, что Шепан, кажется, её любил. И, возможно, её вообще никто и никогда больше не полюбит. Впрочем, плевать, это больше не имело значения.

Всё происходящее давным-давно стало скверной фантасмагорией. Теперь Веля уже не боялась, а надеялась, что лежит в психиатрической больнице, умственно запертая в палате больного сознания. Ведь когда славный супчик из дерьма и крови варится только в твоей голове, не выплёскиваясь наружу, плохо только тебе и никому больше. И вообще, можно попытаться сместить угол сознания таким образом, чтобы этот супчик стал полезным и естественным питанием. Только как.

Она дождалась, когда стало слишком шумно — это значило, что трейнтинская знать и благородные гости перепились. Тогда встала и, глядя в стол, произнесла:

— Трапеза закончена.