Элеонора Раткевич - Ларе-и-т`аэ

– Значит, любовь с первого взгляда всетаки бывает? – Илери сидела на ветке легко, словно белка, готовая в любую минуту прянуть вверх по стволу.

– А помоему, другой и вообще не бывает, – убежденно ответил Лерметт. – Я вот тебя полюбил с первого взгляда.

– Возле Рассветной Башни? – недоверчиво спросила Илери.

Лерметт помотал головой.

– В Мозаичных Покоях, – ответил он.

– А говоришь – с первого, – наморщила нос Илери.

– Конечно, с первого, – очень серьезно ответил Лерметт. – Всех остальных просто не было. Если смотришь и не видишь – разве это взгляд?

В ответ Илери прижалась к нему чуть теснее – но от этого «чуть» на Лерметт накатила неистовая нежность, от которой ему сделалось так больно, словно он рухнул обнаженным сердцем в заросли осоки. Если бы не эта боль, он сумел бы смолчать – но она жаждала переплавиться в слова… какими бы эти слова ни были.

– Понимаешь, – дивясь сам себе (я ли это говорю?! ), произнес он, – раньше я только одно и видел – что ты красивая. Ничего больше. Этого ведь не довольно, правда? А тогда я увидел, что ты… – он примолк на одно мучительное биение сердца и закончил едва ли не с отчаянием, – … смешная.

Две, а то и три жизни прокатились сквозь него за время этого единственного толчка крови – но ни в первой, ни во второй, ни даже в третьей другого слова Лерметт не нашел. Он ждал в ответ обиды – но у любимых и любящих совсем другие поводы для ссор и примирений. Они понимают сказанные вслух слова совсем подругому. Правильно понимают.

– Конечно, смешная, – подтвердила сияющая Илери и прильнула щекой к его плечу. – А до первого взгляда любовь бывает?

– Это… эльфийская загадка такая? – растерялся Лерметт. Лицо Илери касалось его плеча. Нежность, иная, нежели мгновение тому назад, дунула на него, словно на одуванчик, и он разлетелся от этого дуновения во все стороны, и мысли его разлетелись невесомыми пушинками – где уж тут сосредоточиться и ответить!

– Наверное, – согласилась Илери. – Знаешь… я тебя в первый раз когда увидела – совсем не в Найлиссе… издали… когда ты из Долины уезжал.

Лерметт представил себе, как он выглядел на Мышке верхом – даже если смотреть издали! – и покраснел, как паж, вывернувший на себя от излишнего усердия целый кувшин вина вместо того, чтобы поставить его на стол.

– Я только твою спину и видела, – очень тихо сказала Илери. – Ты не обернулся. Так и уехал. Арьен мне много потом про тебя рассказывал… и не только Арьен… знаешь, когда я увидела тебя под Рассветной Башней… это было – ну вот как если я долгим усилием воли звала тебя обернуться, весь этот год звала… и ты оглянулся.

Лерметт попытался сглотнуть – и не смог.

– Страшно даже и подумать, – внезапно изменившимся голосом добавила, помолчав, Илери, – ведь мы могли так никогда и не встретиться.

– Никогда – замечательное слово, – усмехнулся Лерметт. – Увесистое, как глупость всех дураков этого мира.

Илери коротко засмеялась и подняла лицо к небу. Лерметту показалось, что от этого простого движения полный осенних звезд небосклон колыхнулся, словно склонясь к ней навстречу.

– Ты прав, – с облегчением сказала она. – Мы просто не могли не встретиться.

Лерметту показалось, что его рука, обнимающая Илери за плечи, ровным счетом ничего не весит.

Иногда мир странно застывает, останавливается, прервав неизменное свое движение, словно воздух перед неистовой бурей – а потом, будто желая вознаградить себя за неподвижность, начинает меняться невероятно быстро: ни дать ни взять, молодая распустеханевестка спешит снять с огня котелок, покуда выкипевшее варево не подгорело окончательно. Не всякому по силам встретить эти быстрые перемены лицом к лицу. По счастью, Аннехара находился в наилучших годах для подобного испытания. Заскорузлые старики испытывают ужас перед любыми переменами, что, как бритва, срезают с души ороговевшие мозоли, обнажая ее беззащитную исковерканную плоть. А люди молодые на словах любым переменам рады – а на деле ни понятия, ни сил не имеют, как распорядиться собой и своей победой в этом новом, изменившемся мире, и постыдно позволяют всяким проходимцам выманить из своих израненных рук то, ради чего сражались. Что поделать – слишком нежные косточки, слишком неокрепшие еще жилы… молодость способна на безумный порыв, но не на стойкое терпение. Ветер жизненных тягот еще не стесал с их тел всю слабую, нестойкую породу, оставляя только безупречный гранит – вроде тех валунов, что лежат посреди степи с незапамятных времен. Впрочем, нет – он несправедлив. Конечно, жеребенокстригунок взрослого скакуна не обгонит – но всетаки он будущий конь, а не будущий осел. Юнец юнцу рознь… но все же для долгой перекочевки нужен не жеребенок, и не старая кляча, а конь в самой поре.

А переход на новые кочевье на сей раз предстоит долгий – ибо что может быть дальше, чем будущее, которого еще и нет вовсе?

Аннехара был готов к долгому пути, а заодно и к тому, что на пути этом его поджидают неожиданности – но не к тому, какой облик они примут: знай он об этом загодя – и что же в них тогда останется неожиданного? Великий аргин не предполагал, что они примут облик восьми королей Заречья.

Смешно теперь даже и вспомнить, какими одинаковыми с лица ему казались эти люди еще год назад. Все чужаки схожи между собой и разнятся единственно лишь ростом и возрастом – но окажись рядом, например, с Сейгденом его сверстник, подобный ему сложением, и Аннехара год назад не сумел бы различить их без труда. Лерметта это, понятное дело, не касалось – Нерги был свой, хоть и не степью рожденный, и его Аннехара узнал бы в любой толпе издали. Однако все прочие оставались для него чужаками, с которыми он всегонавсего замирился, но и только – река разделяла их попрежнему. Теперь все сделалось иначе. Теперь воды Линта соединяли их. Левый берег впервые пристально вглядывался в правый – и единый лик Правобережья рассыпался на множество лиц, сердитых и радостных, приветливых и враждебных, смышленых и откровенно глупых, настороженных и незамутненно доброжелательных… и разных, таких разных! При мысли о их явственной несхожести Аннехару посетило еще одно соображение, донельзя забавное – а что, если всем этим столь разным на поверку людям его соплеменники тоже кажутся все на одно лицо?

На самомто деле люди Правого берега оказались такими ошеломляюще разными, что Аннехаре иной раз мыслилось, будто между ними и вовсе нет ничего общего. Да зачем далеко ходить – взять хоть Лерметта, Орвье и Эттрейга. Ведь сверстники, однолетки почти – а сходства между ними ну никакого! Само собой, Конь Истины в степи не чужак… но даже если сбросить со счетов его знакомство со степными обычаями, натура его все равно останется собою и ничем другим. Недаром степь дала найлисскому послу такое прозвание – с ним удивительно легко быть искренним… с ним и вообще удивительно легко. А вот с Эттрейгом о легкости нет и речи. Нельзя сказать, что эттармский оборотень не в меру горд, неуступчив или задирист – обходительный юноша, умен на диво и с большим достоинством держится, и на слово его Аннехара положился бы без оглядки… но всетаки есть в этом гостеприимно распахнутом шатре некая запертая шкатулка, и ключика к ней великий аргин покуда подобрать не мог. Подумать только, что жизнь во дворцах с людьми делает! А вот в волчьем обличье Аннехара поладил бы с ним без особых хлопот. Волку воля ведома – не то, что человеку. Жаль, право, что Эттрейг не догадался проведать великого аргина, будучи о четырех ногах! Вот тогда бы они могли славно понять друг друга. Впрочем, они ведь еще не завтра прощаются – вдруг да и выпадет случай повидать эттармского волка в его природном виде? Тогда между ними не останется никаких недомолвок. Не то, что с Орвье… вот кого Аннехара не понимал совершенно. Приятный в обхождении мальчик – но ведь именно что мальчик. Сущий ребенок, который притом еще и самого себя боится. Этого Аннехара никак понять не мог.