Андрей Морсин - Унция или Драгоценное Ничто [litres]

– Да, возвращайся к нам, – поддержала её океанида, не менее прекрасная, с глазами цвета бездны. – Мы научим тебя танцам, которые никто из лесных сестёр тебе не покажет.

– И все затонувшие клады станут твоими! – третья нимфа послала ему морского конька с рубиновым перстнем на шее.

Якоб не мог понять, шутят они или нет.

– Право, я того не стою, – пробормотал он.

– Ты ошибаешься, – в глазах нереиды шевельнулась пучина. – Мы ещё не встречали никого, кто бы мог сравниться с тобой в красоте!

Пуп заглянул в эти глаза, и у него закружилась голова.

– Нам пора, сестрицы, – в голосе Мелии начинал звенеть грозовой ветер.

– Ах, ну тогда подождите, – красавицы прямо из-за стола нырнули на дно океана.

Они вернулись почти сразу, в несколько рук волоча сундук, поросший водорослями и кораллами:

– Теперь ты не забудешь нас, Якоб-труженик! – откинули тяжёлую крышку, под которой переливались самоцветы и блестели золотые дублоны, опутанные нитями жемчуга.

Пуп взял Мелию за руку:

– В мире есть только одно сокровище, глядя на которое я вас не забуду.

Хозяйки пира переглянулись:

– Странно, что тебе не нужно золото. Так прилетай, когда захочешь, – сказали они. – Ведь ты ещё не видел нашего главного танца!

Гондола понеслась прочь от океанских волн, но Мелия ещё долго смотрела назад.

– Приходили твои старшие сёстры, хотели поговорить о чём-то важном, – вздохнула ольха, когда они вернулись. – Я сказала, что ты спишь.

Якоб хотел обнять дриаду на прощанье, но красавица больно хлестнула его прутиком и исчезла. А он всё стоял, прижимаясь щекой к стволу и ловя туманный, далёкий звон в его таинственной глубине.

По углам пещеры было темно, хоть глаз выколи, лишь над кузнечными мехами своды озарялись дрожащим пламенем. Угли вспыхивали, освещая фигурки двух чумазых гномов, сгорбившихся у наковальни. Один сжимал щипцами кривую золотую ленту, другой дубасил по ней кувалдой. Искры брызгали в стороны, гномы плевались и чертыхались.

– А-а-ай, братец Рафака! – вдруг завопил один из них, роняя клещи и приседая.

– Что, Магнета? – второй задержал молот на замахе. – Ты что-то вспомнил?

– Не-е-е-ет, – гном корчился от боли. – Но ты заехал мне по руке!

Спиной вперёд он захромал к ведру с холодной водой.

– Хозяин молчит, – Рафака равнодушно глядел на брата. – Хорошо бы он тоже забыл.

– Жди, этот забудет, – Магнета остудил руку и замотал тряпицей.

– Хочешь – не хочешь, к середине лета работу приказано сдать, – Рафака посмотрел в закопчённый потолок.

Гном вернулся к наковальне:

– А как мы узнаем, что уже середина?

– Когда за прутом придут, значит, самая чёртова середина.

– А если придут раньше, а скажут, что середина? – Магнета поморщился, силясь ухватить ленту щипцами.

– Посчитай самородки, – Рафака кивнул на мерцающую горку золота, одновременно ударяя кувалдой.

– У-у-уй! – гном снова присел. – Я так останусь совсем без руки! И что ты будешь делать один, когда мы и вдвоём управиться не можем?

В дальнем углу что-то зашуршало, и послышался приглушённый струнный перебор.

– Так пусть соседка за нас поработает! – Рафака кивнул в темноту.

– Она не умеет… – Магнета, постанывая, плёлся к ведру.

– А я думаю, просто не хочет.

Гном, занятый раненой рукой, ничего не ответил.

– Может, её заставить? – предложил Рафака.

– Как можно заставить музыку? – простонал Магнета.

– Так давай научим!

– Как мы её научим, если сами ни черта не умеем?

– Тихо ты, – шикнул Рафака. – Хозяин услышит!

– Да и пусть, – Магнета полоскал руку в воде. – Потом один чёрт увидит.

– Давай, говорю, заставим, – гном врезал кувалдой по наковальне. – Или пусть что-нибудь сыграет!

Арфа в темноте разразилась возмущённым глиссандо, и в углу затихло.

– Как она может что-то сыграть, если её саму так никто и не сыграл? – Магнета, морщась, сжал и разжал кулак. – Я слышал, её сожгли, когда она ещё нотами была.

– Тогда пусть станцует, – Рафака вытянул шею, всматриваясь во мрак. – Раз её сожгли, плясать у огня она точно должна!

– И что ты предлагаешь?

– Пусть поскачет у горна, пока я стучу кувалдой.

В углу тренькнуло, и раздался одинокий барабанный удар.

– Во! – обрадовался Рафака. – Тоже стукнула!

– Нет, – Магнета заново перемотал рану. – Она только испортит нам всю работу.

– Да что она испортит, мы же ещё ни черта не сделали! – Рафака спохватился и со страхом взглянул вверх.

– Нет. Вот сыграть или спеть – другое дело, – Магнета взял клещи левой рукой. – А то тоска чёрная!

– Эй, ты, бренчалка, как тебя там? – Рафака по-прежнему спиной верёд направился в угол пещеры. – Выдь-ка на свет! Ты плясать умеешь?

В темноте неприязненно свистнула флейта.

– Эх, на дудке она лихо выдаёт, – гном, не дождавшись ответа, вернулся на место. – Только я эту дудку не люблю.

– А что же ты любишь?

– Чёртов барабан!

Гномы вернулись к своему занятию, но трудились они недолго, потому что Рафака хватил брата и по второй руке.

На этот раз бедняга не просто вскрикнул, а завыл и принялся скакать вприсядку вокруг горна, потрясая обеими ранеными руками.

Вой ушибленного гнома то круто взмывал вверх, то резко падал вниз, вычерчивая в тишине пещеры дикую синусоиду.

Неожиданно, начав с двойного пиано, к нему присоединился довольно слаженный аккомпанемент, шедший из тёмного угла. Постепенно звук вырос до меццо-форте, а потом и форте. Запела труба, загудела басовая виола да гамба, которую поддержали другие струнные.

Акустика в гроте была потрясающая, и импровизация, заполнив прилегающие пустоты, отправилась дальше по разветвлённым системам подземных лабиринтов. Вскоре к этой музыке подземелий присоединились удары молотов и кирок из близлежащих пещер, а скоро и сами гномы, кто с тачками, кто с вёдрами и носилками, а кто с ломами и лопатами, дружно устремились на вой Магнеты. Там они все вместе принялись кричать, прыгать и лупить этими лопатами и ломами по вёдрам, тачкам и носилкам, рассыпая золото и извлекая из них поистине адский шум.

Неистовые крики и дробный стук заглушили мелодию, шедшую из угла. Но никто этого не заметил, – гномы самозабвенно вопили, выплясывая у огня, и жуткая какофония дребезжащими, бесплотными червями расползалась по штольням, шахтам и тоннелям.

Рафака, безмолвно наблюдавший эту картину, вдруг стал яростно лупить себя ладонью по затылку.

– О, чёрт, чёрт, чёрт, кажется, я вспоминаю! – закричал он.

– И что же ты вспоминаешь? – Магнета прыгал у кузнечных мехов, забыв о боли.

– Сейчас, сейчас! – гном страшно наморщил чёрный, угольный лоб. – А… вот, чёрт, чёрт! – поднял вверх молот. – Свобода, чёрт! – завопил не своим голосом. – И ничего над чёртовой свободой! И ничего спра-а-а-а-а от свободы! И ничего сле-е-е-е…