Андрей Морсин - Унция или Драгоценное Ничто [litres]

– Всё будет, как ты расписал? – её глаза блестели.

– Да, так и будет, – маг отложил схему и взялся за тубус.

– Ну, ну, продолжай, это мне нравится.

Иеронимус вытряхнул тугой рулон бумаги:

– Но, первые вещи первыми, царица. Надо позаботиться о расклейке афиш, – развернул плакат с собственным изображением в сияющем звёздном ореоле. – Отпечатано в самом Майнце!

Медина уставилась на приукрашенную физиономию иллюзиониста, и блеск в её глазах потух.

– Не поняла юмора, Иероша!

– Что? – он встряхнул плакат.

– А где здесь я? – в её голосе опять появились ледяные нотки.

– Но, ми… Медина, мы анонсируем только моё шоу, и уже в финале являем тебя восхищённой публике. В этом весь эффект, сюрприз, главная «изюминка»! Ведь если открыть карты с самого начала, некоторые граждане, которые помнят ту певичку, обязательно усомнятся…

– Да пусть только посмеют!

– Дослушай, пожалуйста, – маг поспешно скатал плакат. – …Усомнятся в подлинности твоего звучания. Всё должно быть сделано гармонично, чтобы никто ничего не заподозрил. Петь будет божественный голос, лучи будут самые настоящие, и когда все окажутся потрясены и ослеплены, секретный лифт поднимет тебя на сцену. Тут все и увидят тебя, ту самую, что миг назад чаровала их своими песнями!

– И что, я всё это время буду сидеть под сценой?

– Я устроил специальную комнатку со всеми удобствами. А когда придёт время, ты предстанешь перед рукоплещущей толпой. Теперь ясно?

– Ещё как ясно! – красотка сощурила мохнатые ресницы. – Ты хотел, чтобы на афишах было только твоё имя?

– Боже! – Ногус вскочил с места. – Я же совершенно не об этом!

– Именно! А мне нужно, чтобы я, а не ты, была звездой, и не в конце шоу, а с первой секунды! Всё твоё представление должно работать только на меня одну! Я – будущая королева, а ты был и останешься циркачом, который морочит всем головы своими «музыкальными»… бананами!

Маг ссутулился, выставив локти и подперев щёку ладонью:

– Пойми, Медина, если мы напишем в афишах, что Королева-Соловей возвращается, мы обманем публику!

– Конечно, а как иначе?

– А это неверно, царица, нужно, чтобы люди обманулись сами. Вот – главное правило любого трюка! Поверь, стоит им только увидеть сияние того божественного сердца, услышать его музыку – и каждый по своей воле подумает так, как надо тебе!

– А с чего ты взял, что они будут думать, как надо мне?

– Да по-другому и быть не может! – Иеронимус вывернул ладошки. – Ты просто не слышала того голоса! В его лучах всё преображается, всё обретает новый смысл! Да если под занавес вывести обезьянку или ослика, люди увидят в них предмет своих обожаний, своего счастья!

– Кого-кого вывести? – красотка подняла бровь.

– Это я образно, царица, чтобы ты поняла, сколь велика сила той волшебной мелодии! И вообще, неужели ты считаешь, что я способен сделать что-то тебе во вред? – он шумно втянул носом воздух. – О, я не могу это объяснить, но здесь, сейчас, я стал чувствовать особенную, необыкновенную связь с тобой! Мне даже кажется, что мы – одно неделимое целое: если ты вдруг уколешься – я тоже почувствую боль, если обожжёшься – и я буду дуть на пальцы, буду страдать!

Медина перекатилась через кушетку и, соскочив, зашагала к двери.

– С какой стати мне укалываться или обжигаться? – обернулась на пороге. – Что ты мелешь?

– Это тоже – образно, об-раз-но, понимаешь? – он опустился на оба колена и закрыл глаза. – Разве я мог поверить в то, что сейчас происходит?

Женщина хмыкнула и, развернувшись, вошла в другую комнату.

– О, я не знаю, какими словами это описать! – Ногус, не открывая глаз, проворно поелозил следом. – Но я испытываю такой нечеловеческий прилив чувства! Необыкновенного, неземного чувства! – его ноздри трепетали. – Неужели, я все эти дни был слеп? Неужели прозрел лишь здесь, на пороге этой комнаты?!

Медина ушла в дальний угол огромного зала и села на диван, оторопело наблюдая, как маг с закрытыми глазами безошибочно обползает скульптуры, курильницы и вазы, расставленные там и сям.

– О! О! О, неужели! – он остановился прямо перед диваном, протягивая к ней руки, по бледному лицу пробежала судорога, и в следующий миг из рукавов вылетели два золотистых овала. Один прошуршал слева от головы красавицы, второй – справа, слегка задев её пышные локоны. Стукнувшись о драпированную стену, снаряды прикатились к туфелькам с драгоценными пряжками.

– Это что?! – она смотрела, то на пупырчатые плоды, то на мужчину.

– О, я заблуждался, я не верил! Неужели в тебе есть музыка! Божественная музыка! – он повёл носом слева направо. – Неужели, правда, есть?! – повёл справа налево, говоря тише и покорнее. – О, Медина, я научу тебя летать на волшебной ладье! Мы будем наслаждаться ароматом цветов под пение райских птиц! Мы изведаем неизведанное, достигнем недостижимого! Поднимемся до сияющих вершин, коснёмся неведомых глубин! – медленно, боясь спугнуть великолепие момента, Иеронимус разжимал веки. – Всего, что я так близоруко от тебя… – осёкся, глядя на полотно Рафаэля над её головой. – Не-е-ет! – пискнул дискантом.

– Что «не-е-ет»? – на её лице было неподдельное удивление.

– Не может быть!

– Что «не может быть»? – Медина проследила за его взглядом и поправила причёску. – Что, она прекраснее меня, что ты так вылупился?

Ногус продолжал смотреть на мадонну, улыбавшуюся с полотна кротко и печально.

Красотка подняла с пола сплюснутый плод, взвесила на ладони, покрутила в пальцах и, как делали все до неё, осторожно понюхала.

– Смотри-ка, правда, лимон! Только с чего ты взял, что он музыкальный? Я никакой музыки не слышала.

– Это… – Ногус кашлянул, возвращая голосу прежний тембр. – Просто я…

– Что?

– Понял…

– Что ты от меня без ума?

Маг сгорбился, крылья орлиного носа безвольно обвисли.

– Не ты один, Иероша! – она поднялась с места, оставив коленопреклонённого мужчину перед диваном, но тут же вернулась с книжицей. Полистав, нашла нужное место и с запинками продекламировала: «Не подобает… от любви страдать… Тому, кто миром… должен обладать»!

– «Шахнаме»? – Ногус невесело усмехнулся. – Перед этими строками я ещё постою на коленях. – Он выдержал паузу и поднялся, но брюки отряхивать не стал. – И кто же в этом дворце читает Абулькасима Небесного?

– Тристан, бывший камердинер. Слушай, а почему лимоны выжаты?

– Кто бы мне самому сказал, – Ногус достал из кармана бабочку, стал привязывать на место.

– Там на столике – соки, ты, часом, до этого на кухню не забегал?

– Увы, – маг отошёл, наполнил золотую чарку.

– Значит, не знаешь?

– Нет.

– А твой братец-переросток? Кстати, он не появлялся?

Ногус поперхнулся.