Марта Краевская - Иди и жди морозов [litres]

В ее глазах встали слезы, и Венде тоже стало грустно. Изгнание Оллена было одним из самых страшных воспоминаний ее детства.

– Хранитель говорил… – начала она неуверенно.

– Хранитель! – выкрикнула Сталла яростно. – Боги, как я его ненавидела. Твой хранитель – камень, а не человек. Ходячий и разговаривающий камень без сердца, выносящий приговоры направо и налево. Приехал неизвестно откуда, и вдруг все доверили свою жизнь в его руки, хотя мы его не заботили. Он хотел лишь править нами, как князь. А когда приказал им выгнать маленького ребенка, они выставили его в одной рубашке, выгнали из деревни, как собаку. А в итоге и хранитель закончил, как заслужил, на дороге с болью и страхом. И мне его совсем не жаль! – скривилась она.

Венда мрачно смотрела на нее, ощущая, как в ней растет гнев.

– Ты несправедлива, – сказала она спокойно. – Хранитель прибыл ниоткуда, и правда, что вы его не заботили. Но если бы это было так, он бы не рисковал столько раз своей жизнью, чтобы спасти кого-то из вас. Каждый раз, несмотря на то, кто это был и как сильно он его ненавидел, он отдавал всего себя. Ты, наверное, уже не помнишь, потому что горе затмило твои воспоминания, но я помню, потому что это я обрабатывала его раны. Сшивала его спину, вытаскивала из бедра зубы мамуны, ухаживала за ним три дня и три ночи, когда его отравила русалка. Он был сухим и черствым, это правда, но если бы ты видела в жизни то, что и он, может, тоже бы избавилась от всего, что могло сделать тебя слабой и в результате стоило бы жизни. Страх и сожаление, сочувствие или симпатия могут на долю секунды вызвать сомнение, и тогда то, что когда-то было твоим соседом, другом или близким человеком, хладнокровно убьет тебя. Потому что оно не будет колебаться, поверь мне. Поэтому или у тебя мягкое сердце и ты погибаешь, или каменеешь и выживаешь.

Слушая ее, Сталла прикрыла глаза, а голос Венды разносился тихо и спокойно.

– Поэтому не говори мне, каким был хранитель, я знаю это лучше, чем ты. И если он принял решение изгнать Оллена, у него был повод, чтобы его бояться. Он не убил его, а только изгнал, и этим сильно рисковал. Но ты, естественно, видишь это иначе, потому что ты не должна принимать таких решений. Тебе никогда не приходилось балансировать между болезнями и кошмарами и решать, разговаривать с чудовищами или убивать их! – Она покачала головой. – Нет, для тебя существует только одно событие из прошлого, в котором ты винишь весь мир. Не все могут позволить себе такое удобство. Некоторые вынуждены учиться забывать о прошлом и искать силы для будущего.

– Оллен не был чудовищем, – заявила Сталла. – Вы, хранители, не всегда правы.

Венда вздохнула, глядя на женщину.

– Это правда, – признала она. – Мы, хранители, ошибаемся. Но время вспять уже не повернуть.

– Венда права, Сталла, – поддержал ее Ярел. – Не о том сейчас речь. Расскажи про то, что случилось после того, как ты покинула горы.

Жена корчмаря выглядела так, словно утратила желание исповедоваться, однако через минуту сомнений продолжила прерванный рассказ:

– Дело в том, что ничего не случилось. Я стала строить новую жизнь, посвятив ее созданию песен, концертов и праздников. Я получала награды и имела все, что хотела, но все равно не была счастлива. Не могла. Десять лет я ничего не слышала о своем ребенке, и о втором, которого с тяжелым сердцем оставила в долине.

Венда посмотрела на ее несчастное лицо. «Да, – подумала она, – оставила его тут, и я видела, как он страдал».

Но она не произнесла этого вслух. Только симпатии к Сталле поубавилось.

– Год назад все внезапно изменилось, – продолжала женщина. – Как раз на годовщину изгнания Оллена из долины мне приснился сон, очень реальный и тревожный. Мне приснился мой сын, именно так, как тогда, когда видела его в последний раз. Он ничего не говорил, только смотрел на меня с такой страшной тоской… Все во мне снова ожило. Я думала, что с ума сойду от бессилия. И словно этого было мало, сны стали повторяться и с каждым разом были длиннее и реалистичнее. До сих пор он мне снится.

– И тебе все труднее из них возвращаться, – закончил Ярел.

Менестрель неохотно кивнула головой.

– К сожалению. Думаю, что Оллен что-то хочет от меня, но я не могу понять и узнать, чего именно. Я думала, что, когда вернусь сюда, где все началось, мне будет легче. Естественно, связь стала сильней, но я до сих пор не знаю, что должна сделать.

– А ты? – Венда, выслушав все это, подняла взгляд на Ярела. – У тебя есть какие-то предположения?

С тяжелым вздохом он развел руками.

– Не менее десяти, – усмехнулся он. – Мои теории меняются, но не подтверждаются. Я не знаю, как поговорить с духом ребенка, Венда. Я разрешаю Сталле видеть эти сны, потому что надеюсь, что она что-то узнает, и тогда уже я помогу ей исполнить волю сына. Подозреваю, это какая-то месть или не погребенное тело, я часто слышу о таком в легендах, но, с тех пор как мы здесь, призрак мучает Сталку чаще, чем раньше, не давая никаких новых подсказок. Иногда у меня складывается впечатление, что только этого он и хочет.

– Ярел! – выкрикнула Сталла.

Мужчина пожал плечами.

– Такая возможность тоже существует, – обратился он к Венде, и та серьезно кивнула.

– Хорошо, – сказала она, вставая. – Я попробую помочь, по мере возможности. Только сначала надо проверить несколько зацепок. Так что, если вы позволите, я вернусь, когда буду что-то знать.

Они кивнули и попрощались, но у Венды сложилось впечатление, что они разочарованы. Словно они надеялись, что она решит все проблемы прямо сейчас. А она должна подумать и все переварить, чтобы не сделать ошибок.

Внизу она наткнулась на Ярта, копошащегося на кухне. За окном было совершенно светло.

– Здравствуйте, – сказала она.

Корчмарь подпрыгнул от неожиданности и поперхнулся колбасой. Она должна была объяснить ему, что тут делает в такое раннее время, а он сказал, что не мог уснуть из-за боли в ноге и спустился перекусить.

– Хорошо все сложилось, – усмехнулась она. – Я должна спросить про Оллена.

Он перестал жевать, когда услышал это имя.

– Я должна узнать, почему хранитель приказал его изгнать.

– Не помнишь? – только и спросил он.

– Нет, я была слишком маленькой, и никто меня не посвящал в такие дела. Хранитель мне не сказал, и никогда не хотел об этом говорить. Знаю только, что для Имира и для меня Оллен был обычным ребенком, а потом внезапно оказался чудовищем, – она покачала головой и развела руками. – Честно говоря, я ничего не понимаю. И немного знаю.

Она села за стол, приглашенная жестом, и стала угощаться хлебом с колбасой. У нее бурчало в животе от этих ночных разговоров, и она ощущала, что заснет, если не займет чем-то руки и желудок.