Евгений Щепетнов - Жнец

И вдруг понимаю:

— Протяни руки! Покажи ладони!

Девчонка так же с готовностью не поднимая голову протягивает мне руки, и я вижу! Ладони у нее розовые, как и у всех аборигенов — как ни странно, ладони и подошвы ступней у всех негров розовые, можно сказать «белые». Но выше, запястье — у всех здешних черное до черноты ваксы (утрирую, конечно, но некоторые мурси просто угольно-черные!), а у этой…загорелое! Не черное, как у всех негров, а именно загорелое!

— Подними голову! — командую я, девчонка выполняет команду, и…едва не охаю — глаза у девицы…синие!

— Ох ни хрена себе! — бормочу я по-русски, и колдунья, сидящая рядом со мной вопросительно на меня, смотрит. Похоже опасается — вдруг я колдую? А это слова заклинания?

— Тебя как звать? — спрашиваю я у девчонки, не обращая внимания на колдунью, почему-то сделавшуюся очень хмурой, даже злой.

— Мое имя Алала — тихо сказала девочка и снова опустила голову.

— Это моя девчонка! — вмешалась колдунья — Она из фаранджи. Она мне прислуживает. Ее отца убил Чуквуемека. Он встретил отца и мать Алалы у реки, и стал требовать отдать хорошие вещи, потому что они пришли на его землю. Ее отец оттолкнул Чуквуемеку, и тогда тот его застрелил. Мать Алалы тоже не хотела ничего отдавать, и ударила Чуквуемеку, тогда он и ее убил. Алала была маленькая, почти не ходила — она сидела у матери на спине в большой сумке. Они приехали на машине без сопровождающего. Чуквуемека забрал все вещи, и забрал Алалу. Тогда она еще не была Алала. Часть вещей он пожертвовал богам — отдал мне. Отдал и Алалу — он хотел, чтобы я принесла ее в жертву Демону Смерти. Но я решила, что пусть она мне служит. Алала слабая и некрасивая, она болела. Я ее лечила. Алала выжила. Теперь она служит мне, но, наверное, я все-таки при несу ее в жертву — совсем бесполезная. А может продам в Аддис-Абебу, в публичный дом. Я попросила мужчин, они ее научили их ублажать, но говорят — у нее и это плохо получается. Я ее била, но и это не помогает. Глупая! Фаранджи!

— А как же власти? — спросил я непослушным языком. Мне очень хотелось сломать колдунье шею. Но эта тварь даже не поймет — за что я ее придушил. Для этих аборигенов все обыденно и нормально. Да, контраст — автомат Калашникова и голые зады, рабство и все, что с ним связано. Но это Африка! А тут все может быть, в этой самой Африке.

— Что власти? — не поняла колдунья — Ты имеешь в виду власти в Аддис-Абебе? Они сюда не лезут. Это наша земля! Захотим — заберем вещи, захотим — убьем! Никто не смеет ходить к нам без спроса!

— А куда тела дели? Ее родителей — я посмотрел на Алалу, так и стоявшую передо мной на коленях и похожую на белое изваяние — И машину.

— Машину продали человеку из Аддис-Абебы — невозмутимо пожала плечами колдунья — Остальные вещи в деревне. А мертвецов покидали в реку. Крокодилы сожрали. Фаранджи не могут ходить на нашу землю! Если, конечно, это не Великий Колдун! (Поклонилась мне)

— А как бы мне увидеть этого Чуквуемеку? — как можно спокойнее спросил я, стараясь не выдавать своих чувств — Он здесь, в деревне?

— Здесь — снова пожала плечами колдунья — Только зачем тебе его видеть? Я могу сказать, чтобы его выкопали, но…как скажешь, Великий! Ты хочешь взять его жир для колдовства?

— Он что, мертвый? — понял наконец я.

— Ну…да! Ты же его и убил! — улыбнулась колдунья, обнажая удивительно белые зубы — А тебе что, понравилась Алала? Хочешь ее? Она же ведь из фаранджи, должна тебе понравиться. У нее некрасивые голубые глаза, и она слишком светлая. Но это уж как кому нравится! Она не забеременеет, я наложила на нее заклятие, так что можешь не опасаться. И дурной болезни у нее нет — я тоже ее закляла. Я ее иногда гостям отдаю, некоторым мужчинам нравится. Рабыня-фаранджи не у всех есть, некоторые любят странное. Эй, Алала, иди и вымойся как следует! Пусть Великий на тебя посмотрит!

Девушка вскочила и убежала, прежде чем я что-то успел сказать, а колдунья посмотрела на меня, улыбнулась и добавила:

— Хочешь — забирай ее. Будет твоя рабыня. Могу и еще девушек тебе подарить. Фаранджи-рабынь больше нет, но есть другие, хорошие девушки!

— Я хочу увидеть все вещи, которые были на родителях Алалы! — твердо заявил я, отставив чашку с остывшим кофейным супом.

— Все вещи? — сразу потухла колдунья, помолчала, через несколько секунд добавила — Это долго собирать. Мне надо обойти хижины, сказать людям. Ты возьмешь вещи себе?

— Вообще-то это вещи Алалы — буркнул я, и тут же добавил — Еще не знаю. Все вещи! И самое главное — документы! Банковские карты. Все, что есть!

Колдунья тут же унеслась исполнять распоряжение Великого (чувствую себя чем-то вроде фараона), но прежде чем появились первые вещички несчастных фаранджи, убитых больше десяти лет назад, передо мной предстала эта самая Алала — без краски на лице и теле, в своем так сказать первозданном виде. И я этак слегка охренел. Это ее местные уродцы называют некрасивой?! Хмм…нет, ну так-то понятно, что критерии красоты у всех народов разные. И у тех, кто больше напоминается обезьян-переростков красивыми будут именно те, кто похож на этих самых обезьян. Но…неужели нет какого-то универсального идеала красоты? Наверное, все-таки нет. Существо, максимально приспособленное к условиям жизни в определенном месте вселенной естественно будет считаться красивым среди своих соплеменников, даже если оно походит на огромную уховертку. Все дело именно в приспособленности этого существа к выживанию.

Алала сейчас выглядела обычной европейской девчонкой, которую раздели догола, выщипали все волосы на теле и обрили голову. Что интересно — на теле у нее не было ритуальных шрамов, которыми усиленно покрывали себя все женщины и мужчины мурси. И не было дыры в нижней губе для вставления туда тарелки. Как не было дыр и в мочках ушей — что большая редкость для здешних обитательниц. Алала даже не сильно загорела — видимо потому, что была постоянно покрыта белой краской, отпугивающей муху це-це. И она была красива. Даже пугающе красива!

А может мне так показалось после того, как я некоторое время пробыл среди людей негроидной расы — теперь любая, самая простенькая женщина европейской внешности покажется мне настоящей красоткой.

— Садись — предложил я дрогнувшим голосом, стараясь на разглядывать ее женские прелести. Странное дело — когда Алала была покрыта краской и выглядела так же, как большинство женщин мурси — ее нагота выглядела совершенно естественно и никак не привлекала внимания. Ну…почти не привлекала. А вот теперь, когда краски на ней не было…почему-то я даже слегка застеснялся. Или не застеснялся…даже не знаю, как это назвать…скорее мне было неудобно от того, что я сижу сейчас рядом с голой молоденькой девушкой можно сказать в людном месте (на нас отовсюду смотрели аборигены), и не делаю никаких попыток как-то прикрыть ее наготу. Глупо, конечно, почти всю свою сознательную жизнь Алала провела вот так, голышом, мало того, похоже, что из нее эти твари сделали что-то вроде деревенской шлюшки, и другой жизни она просто не знает и совершенно не стесняется, а мне все равно неудобно, не по себе. Я-то понимаю, что с ней сотворили! Мне за этих людей стыдно!