Анатолий Герасименко - Огонь сильнее мрака [СИ]

Дверь захлопнулась с лязгом, присущим всем тюремным дверям. Это был холодный, проникающий в самое сердце лязг, который лишал надежды, вселял в душу отчаяние и страх, заставлял плечи опуститься, колени — ослабеть, а руки сами тянулись за спину в ожидании наручников. Впрочем, для охранника, который продолжал пялиться в пространство, это был самый обычный звук. Джил поёжилась. Вдвоём с Джоном они отошли в сторону.

— Слушай, — прошептала русалка, — а зачем им такие шапки? С масками?

— С масками?

— Ну, такие, — Джил показала руками, — на всё лицо.

— А, с козырьками, — Джон понял, что русалка имеет в виду арестантов, которых они видели на улице. — Чтобы не сбежали. И не разговаривали друг с другом. Это государственные преступники, за измену сидят. У них вся жизнь в полной изоляции. Камеры одиночные, мелкие такие душегубки. Свидания не разрешены. На работы выводят в таких вот козырьках, чтобы не видели, куда и с кем идут.

— А что за работы?

Джон скривился.

— Колесо крутить. Здоровенное, высотой в два человеческих роста. Со ступеньками. На ступеньки ногами давишь — оно крутится. И так целый день.

— М-м, — Джил покивала. — А зачем колесо? Воду качать?

— Где как, — хмыкнул Джон. — В одних тюрьмах устроен привод к насосам, в других — пресс для масла. Но чаще всего колесо просто крутится вхолостую. Просто так.

Джил недоверчиво подобрала губы:

— И на кой хрен такое? Это ж дурость.

— Чтобы жизнь мёдом не казалась, — объяснил Джон. — Любая тюрьма нацелена прежде всего на вымогательство. Арестанту должно быть хреново. Зачем? Чтобы он написал на волю родным или ещё кому, добыл денег и купил себе местечко на Чистом дворе. Слыхал, что чаще всего люди ломаются именно на таком колесе. Когда весь день работаешь до упаду, а толку от этого нет. Некоторые даже с катушек съезжают.

— В одиночку-то немудрено, — откликнулась Джил, и они замолчали.

Я бы тоже свихнулся без неё, в одиночку, подумал Джон. Сам как те арестанты: всю жизнь кручу колесо, бегу куда-то, хотя, по сути, не двигаюсь с места. Сколько дел раскрыл? Двадцать? Тридцать? А сколько от этого вышло пользы? Ну, мне-то польза, конечно, была, я деньги зарабатывал. А другим? Может статься, где-то здесь, в Маршалтоне сидят те, кого я поймал. Поймал, думая, что восстанавливал справедливость. И вот они медленно подыхают от холода, голода и непосильного труда. Стоила того справедливость? Стоили того деньги, которые мне заплатили? Будь я проклят, если знаю. Наверное, во всём виновата проклятая способность — читать все мысли подряд. Злые мысли ярче добрых, дурные эмоции бьют больней всего. Оттого-то всё человечество мне видится этаким сборищем уродов. Вот я и занялся сыском, единственным делом, которое позволяет отлавливать тех, кто уродливей прочих. И справедливость тут ни при чём, мне просто так легче жить. Жить в одиночестве, в вечном отчуждении. Единственный человек, которого можно было с огромной натяжкой назвать другом, выгнал меня со службы, едва узнав о том, кто я такой. Нет, я бы точно свихнулся без Джил. Удивительно, как ещё не чокнулся О'Беннет. Я, по крайней мере, могу не дотрагиваться до человека, чтобы не знать, какой бардак творится у него в голове. О'Беннет и такого лишён.

За стеной послышался знакомый, наводящий тоску лязг тюремных засовов. Простучали неровные шаги, заскрипели половицы, кто-то надсадно закашлялся, и в кабинке для свиданий — как раз в той, напротив которой стояли Джон и Джил — открылось полукруглое окошко.

— Теодон Винпер, — грубо крикнули из темноты за окошком. — Обвинен в использовании магических устройств без допуска к эксплуатации, а также в применении таковых устройств в личных целях. Приговорён к тюремному заключению сроком на восемь лет плюс конфискация имущества.

Джон покосился на охранника у двери. Тот стоял, вытянувшись прямо, словно проглотил дубинку, и по-прежнему глядел перед собой. Возможно, он попросту спал: Джону доводилось слышать о мастерах, владевших искусством спать с открытыми глазами. Как правило, подобное мастерство постигалось на втором-третьем году военной службы.

За окошком снова закашлялись. Джон решительно шагнул в кабинку и сел на узкую скамью. Напротив устроилась Джил.

— Винпер? — позвал Джон.

Темнота выпустила бледное лицо, заросшее жидкой бородёнкой. На лице выделялся понурый горбатый нос в точках угрей.

— Он самый, — прохрипел обладатель носа. — Чем обязан благородным господам?

— Ты состоял в магическом ордене, — сказал Джон. — "Тайная заря". Я — сыщик, ищу человека, который был там вместе с тобой.

Винпер на секунду прикрыл глаза дряблыми веками.

— "Тайная заря", — выдохнул он. — Боги, лет-то сколько прошло… Неужто ещё кто-то жив?

— Один из вас точно выжил, — сказал Джон. — Больше того, разгуливает на свободе. Не известно ни имя, ни место, где он живёт. Знаю только, что он уже несколько лет занимается предсказаниями. Встречается с людьми в заброшенных домах на окраине Дуббинга. Якобы вызывает духов… но, думаю, даже ты согласишься, что духов не существует.

Из темноты раздался клокочущий смешок.

— Если бы духи существовали, они бы давно меня отсюда вытащили, — сказал Винпер. — Извиняйте, добрый человек сыщик. Думаю, ничем помочь не смогу. Под ваше описание подойдёт любой маг, которого ещё почему-то не упрятали в кутузку.

— Он огромного роста, — сообщил Джон. — Здоровенный такой громила. Больше ничего не могу сказать. Лица не видел, голоса — и того не слыхал.

За окошком было тихо. Потом снова раздался кашель, полный скрежета и бульканья, словно издававшие его лёгкие были набиты мокрыми булыжниками.

— Стало быть, жив, сволота этакая, — просипел Винпер, переводя дух. — Всех нас погубил, а сам — на воле. Знаю я его, добрые люди. Как не знать. Могу и рассказать малость…

Он замолчал, будто ждал чего-то, и только хрипло дышал, с усилием втягивая воздух. Джон оглянулся — смотрит ли охранник — но того не было видно из-за перегородки. Раскрыв сумку с амулетами, он показал её содержимое Винперу:

— Тут аккурат для тебя. Бери, подлечишься.

Арестант скользнул по амулетам тусклым взглядом.

— На кой ляд мне ваши побрякушки? — выдавил он. — От охраны в жопе прятать?

— Бери все, — подала голос Джил. — Один себе оставишь. Другие отдашь, выкупишь место на Чистом дворе. Они дорогие, авось на месячишко хватит. Поживешь, как человек…

Винпер сплюнул.

— Ни хрена вы не понимаете, барышня. Чистый двор — это место для фраера, у кого на воле есть богатые родичи или друзья. Которые станут каждый месяц исправно башлять, чтоб его не перевели в общие камеры. За меня никто не впряжётся, а, стало быть, и на Чистый двор мне путь заказан. Так что ваши амулетики у меня просто отнимут. И ещё в карцер бросят, чтобы другим неповадно было такие передачи брать. Так что уберите своё добро. Без того тошно.