Анатолий Герасименко - Огонь сильнее мрака [СИ]

— Там О'Беннет пришёл, — сказала Джил, стоя на пороге. Джон махнул бутылкой, расплескав виски по полу:

— На хер. Скажи, пусть завтра придёт. Или, знаешь, скажи, что он может сам искать этого своего Харрингтона. Имя ему запиши. И пускай катится к богам сраным.

Джил заправила прядь волос за ухо.

— Ну ты чего, — сказала она тихо. — Он же не виноват.

— Не-а, — Джон отхлебнул из бутылки. — Он не виноват, я не виноват, никто не виноват. Пусть катится. Прошу тебя, Джил.

Она затворила дверь и ушла. Джон хотел ещё раз приложиться, но обнаружил, что спиртное закончилось. Тогда он встал, рванул на себя жалобно взвизгнувшую створку окна и запустил бутылкой в ночь. Стекло блеснуло в свете фонарей, через пару секунд плюхнула вода посредине реки, принимая в себя подношение. Кто-то на улице заметил, засвистел, послышались весёлые пьяные выкрики. Джон отступил на шаг и, едва не промахнувшись, бухнулся обратно в кресло. Сны, подумал он. Распроклятые эти сны! Я-то думал, всё из-за Разрыва, из-за того что я вроде как умер аж два раза, а потом вернулся к жизни. Не с каждым такое бывает, вот и снится разное… А снилось, похоже, не просто так. Как тогда, давным-давно, когда довелось спать на старом поле битвы. Репейник опять вспомнил того, у кого из глаз струился дым, вспомнил другого, с узорчатой кожей, и третью, с призрачными крыльями за спиной. Не человеческие это были сны, подумал он. И сам я теперь…

Снова скрипнула дверь. Неслышно подошла Джил, тронула за плечо — правое, здоровое, не раненное.

— Спать пойдём, — сказала она. — Хватит мучиться.

Он покорно дал себя отвести в спальню, сбросил ботинки и рухнул на кровать. Джил юркнула под одеяло со своей стороны. Было тихо, только цокали порой с улицы копыта лошадей, запряжённых в омнибусы и кэбы, да глухо откашливался перед сном вечно простуженный сосед этажом ниже. Джон всё ждал, пока Джил задышит глубоко и ровно: она всегда засыпала первой, и, слушая её дыхание, он легко проваливался в сон до самого утра. Но, если не считать звуков извне, в спальне было тихо. Русалка всегда предпочитала быть бесшумной, если позволяли обстоятельства. Джон лежал, вытянувшись по струнке, и старался не шевелиться. А может, мне теперь и спать не надо, подумал он с горьким весельем. Может, и есть не надо, а я всё жру по привычке, когда можно уже здорово сэкономить на мяснике и бакалейщике. Кто я теперь? Что я… А, к богам хреновым. Почему я вообще так убиваюсь из-за какой-то ерунды? Ну, кровь. Ну, белая. В остальном вроде ничего не поменялось — как ощущал себя Джоном Репейником, средних лет сыщиком, так и ощущаю.

В конце концов, сегодня могло всё закончиться совсем по-иному. Гораздо хуже могло закончиться, если честно. Нас уже начали убивать, ещё несколько секунд — и убили бы, причём смерть была бы исключительно паршивая. Джил-то держится молодцом, а ведь ей похуже меня пришлось, едва не снасильничали. Какая-нибудь городская барышня сейчас бы в истерике билась. Вот же я свинья, с чувством подумал он, только о себе и пекусь. Одно мне оправдание: Джил — девушка закалённая, на русалочьем веку повидала много чего похуже сегодняшнего. Надо с нею завтра понежней быть, как проснётся. А то, что со мной случилось… Может, оно и случилось-то раз в жизни. От больших переживаний и перед лицом неминуемой гибели. Хватит об этом, в конце концов. Спать, спать, спать.

Джон зажмурился и представил, что спит, но ничего не вышло. Как наяву, ревела толпа арестантов, простиралась и рвалась незримая сеть, дёргался, выплёвывая пули, ствол револьвера. Белели в тёмной каморке глаза Винпера, и слышался его хриплый кашель. Кисет табаку, вспомнил Джон. Вот с чего всё началось. Он попросил, я дал, и никто не догадывался тогда, как обернётся дело. Хотя, пожалуй, Винпер всё равно долго не протянул бы, доходяга несчастный… Джон вздохнул, перевалился на бок. Картины сменились: замаячил серо-черный песок, предутренний сумрак, нездешний рассвет, мёртвое тело Хонны на земле. Перевернулся на другой бок. Толпа, крики, выстрелы, дубинки, оскаленное лицо Джил. Улёгся на спину. Песок, сумрак, мёртвый Хонна. Розовато-белая кровь, бегущая из пореза. Арестанты. Незримая сеть…

Это случилось, когда в окно заглянула полнотелая, едва подавшаяся на убыль луна. Джил одним движением сбросила одеяло, потянулась — она спала нагишом — и, перекатившись, взобралась к нему на бёдра.

— Всё равно ведь не спишь, — шепнула она.

— И ты, — сказал Джон.

— И я, — согласилась Джил.

Она принялась двигаться плавно и неторопливо, как река, которая когда-то приняла её и на долгие годы стала ей домом. Лунный свет играл с темнотой, оглаживал то шею русалки, то запрокинутое лицо, то полумесяц груди. Джон искал её руки, сжимал, но она отнимала ладони, упиралась в спинку кровати, чтобы ловчей было продолжать знакомый им обоим медленный танец. «Хочет меня отвлечь, — решил Джон, — утешить. Сама, может быть, хочет отвлечься… Будь я проклят, если позволю этому дерьму встать между нами». Но — вот беда — он не мог бросить думать, бросить вспоминать. Предутренний бриз. Мокрый песок. Алая лента восхода. Умирающий бог, который всю жизнь хотел счастья для других и погубил их этим счастьем. Репейник вспоминал белую влагу, на глазах претворявшуюся в бурую ржавчину. Свист ветра в ушах. Беззвучный, оглушающий взрыв изнутри…

Джил вздохнула, вцепилась ногтями Джону в плечи, задела повязку. Он тихо зарычал, но не сбавил темп. Это было непривычно, сбивало с толку, но память не оставляла его, стучала изнутри в череп, заставляла пережить всё заново, как тогда — а здесь и сейчас его не оставляла Джил, настойчиво добивалась ответа, двигалась всё быстрей. Он снова взрывался изнутри, распадался на мириады частиц, слышал шёпот древних слов — а Джил, работая бёдрами, дышала ему в лицо сладким ароматом тины и кувшинок. Он созерцал неповторимо прекрасные фигуры, чертежи мироздания — а Джил, предчувствуя победу, тянулась вверх, купалась в лунном свете. И тот в миг, когда в голове у Джона взошло ослепительное солнце Разрыва, Джил вскрикнула и замерла. Всё во вселенной стало цельным и безошибочным, надёжным и верным. Стало прекрасным.

И медленно-медленно отступило.

Джил, тяжело дыша, сползла на смятые простыни. Подняла руку ко лбу и тотчас уронила. Безвольно откинула колено.

— О, — сказала она. — Ох.

Джон привычно обнял её и заметил, что русалка мелко дрожит.

— Ты чего? — удивился он. Джил как-то странно качнула головой, словно у неё не было сил двигаться.

— Так сейчас было… — выдавила она. — Да. Ничего себе.

Он наклонился над ней, поцеловал, но губы Джил оказались сухими, холодными и не ответили на поцелуй. От неё сильней обычного пахло кувшинками.

— Эй, — позвал Джон, — всё в порядке?