Анатолий Герасименко - Огонь сильнее мрака [СИ]

«Почему рыбы?» — хотел спросить Джон, но вспомнил небо, которое можно потрогать рукой, вспомнил съедобные облака, и промолчал. Экипаж тем временем снова набрал высоту. Приближался окутанный синей дымкой берег — должно быть, здешняя Энландрия. Море выцвело в зелень, мелькнула белая каемка пляжа, вспух и пропал небольшой островок леса. Не было видно ни городов, ни заводов, лишь пустошь стлалась навстречу, бесконечная, разноцветная, плоская. Потом впереди показалась непостижимых размеров туча, внутри которой что-то поблескивало и двигалось. Туча росла от самой земли, а вершина её терялась в вышине. Джил, явно беспокоясь, взглянула на Джона. Тот наморщил лоб, покачал головой. Покосился на Найвела. Юноша глядел в окно, молчал, наблюдая. Экипаж подлетал все ближе к туче, стали видны мелкие детали — на самом деле, вовсе не мелкие, просто далекие — и Джон вдруг понял.

— Это… Дуббинг? — спросил он, показывая для верности рукой. Найвел повернул голову — сверкнули глаза — и кивнул:

— Красиво, да?

— Но зачем? — обескураженно спросил Джон, тут же пожалев о вопросе — это был Сомниум, здесь небо пахло мятой, а гигантские рыбы возили на спинах людей, без всяких «зачем», просто так. Найвел пожал плечами:

— Не знаю. Я ведь не создавал такой мир. Он сам возник. А эти вещи… — он сощурился, глядя на то, что было впереди. — Такое мне привиделось однажды. Да, точно, помню — болел инфлюэнцей, бредил. Увидел в забытьи. Наверное, должен был тогда испугаться, но… почему-то стало как-то спокойно, легко. Даже весело. Потом проспал сутки и проснулся здоровым. Похоже, что-то для меня значило такое видение. Раз воплотилось… здесь.

Он застенчиво улыбнулся, а Джон все смотрел на приближавшуюся стену — не тучу, а стену, закрытую плотными клубами смога, какой обычно висит над большими городами. Там, на стене, под дымным покровом, и был город — Дуббинг, такой, каким его помнил Джон, но непостижимым образом поднявшийся на дыбы, повернутый набок и так застывший. Нарушая закон тяготения, росли из вертикальной мостовой дома, поднимались навстречу экипажу хрустальные шпили, ползли по улицам — не мобили, не кэбы, а какие-то диковинные повозки, такие же блестящие, как летучий дилижанс, и таких же округлых очертаний. Город жил: странный, невозможный, словно и впрямь сотканный из бреда тяжелобольного человека.

— Башни остались, — промолвила Джил, до этого молчавшая. — Ты говорил, богов нет. Магия из воздуха берется. А башни — есть.

Найвел опять пожал плечами.

— Они всегда мне нравились. Высокие… такие, знаете, на вид нежные, что ли. Тронь — рассыплются. А стоят веками. Наверное, поэтому…

Экипаж подлетел к расползшемуся по огромной стене Дуббингу, нырнул в смог, круто повернул вверх и понесся над улицами. Джон, преодолевая головокружение, попытался быстро сориентироваться: «внизу» — это бывшее «впереди», а «впереди» — это бывшее «наверху»… Когда прошла тошнота, и он заставил себя открыть глаза, то обнаружил, что экипаж летит над привычным, знакомым городом. Набережная Линни, Парламентский проспект, площадь Тоунстед (с невредимой башней), плечистая громада Большого собора, наполовину заслоненная фабричным зданием — все это осталось прежним. Полыхнула закатными окнами Опера, пронесся длинный особняк какого-то аристократа, замелькали дома попроще: экипаж повернул к порту. Вот и Темброк-лэйн, вот дом номер двадцать три. Летучий дилижанс снизился, невесомо прикоснулся к земле и затих. Джон кашлянул.

— С прибытием, — сказал он.

Найвел сидел на своем месте, сутулясь больше обычного. Руки повисли между коленями, волосы упали на лоб. Он протяжно вздохнул, похлопал по бокам, встал и шагнул в предупредительно открывшуюся дверь. Джон и Джил выбрались за ним.

Втроём они стояли перед двадцать третьим домом. Тени тянулись из-под ног, змеились по мостовой и карабкались на кирпичную стену. Город, настроенный на мечты Найвела, превратил место, где жила его возлюбленная, в райский уголок: здесь не чадила фабрика, не шатались пьяные, вечернее солнце золотило небольшой, но бойкий фонтан посреди улицы. Сам двадцать третий дом из хмурого многоквартирника превратился в ухоженное бунгало, где Ширли проживала, очевидно, в роскошном одиночестве. Джон смотрел на побеги вьюна, облепившего стену: глянцевые листья застили оконные проемы, и нельзя было понять, что творится внутри. Джил поглядывала на людей, спешивших куда-то по Темброк-лэйн. Выглядели они так же, как и в настоящем Дуббинге: озабоченные, вечно занятые, безрадостные, в общем — обычные люди, ничего такого. Похоже, им было невдомек, что они живут в придуманном мире, в мире мечты Найвела Мэллори. А что, если наш мир — тоже чья-то мечта, подумал Джон. Мы-то у себя ходим и даже не знаем, кто всё вокруг придумал. Вот бы найти эту сволочь…

— Ну? — сказал он Найвелу грубовато. — Идешь или нет?

Юноша выдохнул, одернул куртку и, решительно шагнув к двери, позвонил. Звонок отозвался мелодичным приглушенным «динг-донг-динг-донг» — точь-в-точь куранты на парламентской ратуше. Раздались шаги, дверь отворилась. Найвел отступил на шаг. Джил еле слышно ахнула. Джон крепче сжал шкатулку, которую держал в руках с тех пор как покинул летучий дилижанс. Дверь открыла не Ширли.

На пороге стоял высокий, сутуловатый парень. Правильные, даже красивые черты лица: большие глаза, яркий рот, крепкий подбородок. Волосы — длинные, до плеч. Такого легко узнаешь и ни с кем не спутаешь, даже если не веришь своим глазам. Джон обычно доверял собственному зрению и вынужден был признать, что видит двух Найвелов Мэллори. Один — который прилетел вместе с ними на воздушном экипаже — стоял перед домом, и лицо его было бледным, как у замерзшего трупа. Другой — точная копия первого — смотрел с порога, опершись на дверную ручку. Они были одеты в одинаковые рубашки, клетчатые, с широкими рукавами, и носили простые шерстяные брюки, в каких ходит половина мужского населения Дуббинга. «Ошибка, — подумал Джон, — прибор не сработал. Верней, сработал, но неправильно. Должно быть, разбился при падении, или протух от старости, или мы что-то сделали не так. Или все-таки?..» Додумать он не успел: Найвел из Сомниума, Найвел-два нахмурился и спросил:

— Чем обязан?

Найвел-один — настоящий — растерянно заморгал. Из глубины дома послышался женский голос:

— Кто там, милый?

— Какие-то люди, детка, — бросил Найвел-два, с неприязнью глядя на шкатулку в руках Джона. — Коммивояжеры или что-то вроде… Чем обязан, господа? — повторил он громче, обращаясь к Найвелу-первому, который стоял ближе всех. Тот развел руками, лоб его страдальчески наморщился. В этот момент из-за плеча Найвела-второго показалось девичье лицо. Ширли — в жизни она была еще краше, чем на портрете — выглянула на улицу. Увидела Найвела-первого, недоуменно прищурилась. Узнала. Ахнула, прикрыла рот ладонью.