Анатолий Герасименко - Огонь сильнее мрака [СИ]

Она затянулась. Табак еле слышно затрещал. Джон спохватился и увидел, что его самокрутка погасла. Сам виноват, тянуть надо было. Он снова чиркнул спичкой и, пыхая ртом, спросил:

— А… откуда… пф… такая уверенность?

— Мой заказчик рассказал, — просто ответила русалка.

— Твой заказчик, — повторил Джон. — Ну хватит, Джил. У нас с тобой один и тот же клиент: меценат Фернакль.

— Нет, — сказала Джил. — Видела я твоего Фернакля. Специально ездила, надо же было взглянуть. На потерпевшего. Старый, высокий, седой. Не видит ничего, слепой, как крот. Мой — молодой, черноволосый. Приземистый такой коротышка. Ниже меня на голову. Лицо без особых примет. Зовет себя — аптекарь.

— Аптекарь? — недоверчиво переспросил Джон.

— Аптекарь, ага, — согласилась девушка. — Так и сказал. Только он такой же аптекарь, как я сама.

— А ему-то откуда известно?

Джил пожала плечами.

— Не знаю, — сказала она. — Говорит, давно интересуется этими… Па. Да только не так уж много ему известно. Иматега куда больше знает.

Джон крякнул и выпил пива.

— Ладно, — сказал он. — Проехали. А зачем понадобилась моя помощь? Ты ведь успела разузнать больше, чем я. Могла бы промолчать и сама копать дальше.

Джил затушила самокрутку.

— Сложно очень, Джонни, — сказала она. — Тяжко за ними идти. И опасно.

Она смотрела на Репейника. Солнце светило через стекло в окошке, и от этого глаза русалки наливались блеском. А на дне зрачков — если знаешь, куда смотреть — притаился кошачий зеркальный огонь.

— Ты одного только вёл — и то едва к богам не отправился, — сказала Джил. — А я четверых выследила. До съёмных квартир, как ты. И у каждого амулет нашёлся. Скажешь — тоже в музеях спёрли? Или на рынке купили? Вещицы-то чистого золота. И не вчера их отлили, ты сам видел. Древние это хреновины, Джон. Как и хозяева ихние.

Джон кивнул. Ему стало не по себе.

— Скажи, — произнес он нехотя, — а там, где ты была, в тех квартирах — ты ничего не нашла…

— Нашла, — покивала Джил. — У одного — руки в шкафу. Кисти, отрезанные, левые все. Воняли — страсть. У другого кожи шмат, с татуировкой. Кожа в спирту была, не воняла. У третьего — тоже руки, но правые. Четвертый девчонку в сортире мёртвую держал, целиком.

— Олмонд, — поморщился Джон.

— А, точно, ты ж там тоже был, — вспомнила Джил. — Я за ним ведь следила. А когда ты успел?

— Позавчера, — буркнул Джон — вечером.

— А я — в тот день, когда он тебя… — девушка замялась, и Джон с удивлением взглянул ей в лицо. Джил нахмурилась:

— На день, стало быть, разминулись. Когда её нашла — еще теплая была. Успела бы раньше, может, спасла бы.

Джон молчал.

— Хотя вряд ли, — в раздумье продолжала русалка. — Крови много потеряла, почти все вытекло. Все одно померла б.

— Думаешь? — нехотя спросил Джон.

— Я такого много видала, — угрюмо сказала Джил. Джон кашлянул и очень деловито сказал:

— Вот что странно: говоришь, девчонка много крови потеряла? Но ведь если бы она в сортире истекла кровью — к соседям протекло бы. А там ничего такого не было. Ну, напачкано, конечно, но и только.

— Значит, он собрал кровь, — проворчала Джил. — До этого где-то подвесил тело. И в таз собрал или кастрюлю. А то — на улице резал, а затем полумертвую в дом притащил. Но это уже ерунда, так не получится.

Она, наконец, вспомнила про свой эль, придвинула кружку и, сгорбившись, припала к ней губами.

— Да! — сказал Джон, сворачивая новую самокрутку. — А Гильдия? Хочешь, чтоб я тебе помогал — как на это Донахью посмотрит?

Джил облизала губы:

— Он не знает.

— В смысле — не знает? А кто принимал заказ?

— Никто, — сказала Джил. — Я сама. Верней… то есть…

Джон чиркнул спичкой и прикурил, пряча огонь в ладонях.

— Не было никакого заказа, — призналась Джил. — Он, аптекарь этот, прямо ко мне пришёл.

Джон затянулся.

— Левый заработок предложил, значит?

— Угу.

Джон откинулся на стуле.

— И ты согласилась? Ох, Джил, не ровен час начальство узнает.

— Не учи, — огрызнулась русалка. — Я не вентор уже.

Джон покачал головой.

— На тебя не похоже, — сказал он и, не удержавшись, добавил: — Всегда таким лояльным работником была.

Джил глянула на него — быстро, хищно.

— Причины нашлись.

— Ну-ну, — сказал Джон.

Джил принялась расправлять кружево на рукавах. Покончив с рукавами, разгладила платье на коленях. Джон наблюдал за ней, пуская дым к потолку.

— Ладно, — сказала, наконец, русалка. — Не смейся только.

— Не буду, — пообещал Джон.

— Мне… нужен этот валинар, — сказала Джил. — Аптекарь с самого начала про зелье рассказал. Я и повелась. Мы с ним условились: я лабораторию найду, а он мне зелье отдаст.

Джон поднял брови.

— Тебе нужен валлитинар? Хочешь стать счастливой, как древние Па?

Джил переставила кружку с места на место. Побарабанила по краю стола.

— Я для матери.

Джон вспомнил: жаркий день, тёмный деревенский дом, старуха в углу, точно призрак. И тут же — ночь, полная луна, двое на берегу, волосы, серебряные от лунного света…

— Мать помирает, Джон, — сказала русалка, глядя в окно. — Отец из Дуббинга доктора выписал. Тот говорит — чёрная меланхолия. Жить она больше не хочет, понимаешь? Ей ведь шестьдесят только. А она лежит на лавке да смотрит в потолок. День-деньской.

Джил взяла кружку обеими руками и стала пить.

— Это… из-за тебя? — медленно спросил Репейник.

— Да, — сказала Джил, со стуком поставив опустевшую кружку. — Я ж ублюдок, — с горечью прибавила она. — Отрезанный ломоть. Нет у Корденов больше дочки. В монстру превратилась. Отец хоть разговаривает со мной. Раз в пару месяцев к ним в деревню катаюсь. До ночи в кустах прячусь, ночью к дому прихожу, в окно стучу. Батя выходит тогда. Боится, конечно, что узнают. Но выходит. Вот и рассказал, что мать жить не хочет больше.

Из кухни выглянула официантка. Джон поднял руку, подзывая. Заказал еще пива. Джил, навалившись на локти, разглядывала древесные узоры столешницы. Джон смотрел на чёрные волосы, разделенные косым пробором, на розовые кончики ушей, выглядывающие из прически. Можно было бы попробовать какой-нибудь дурман подыскать для матери, подумал он. Тот же опий… Или магические стимуляторы… Хотя что это я — стимуляторы. Знаем, пробовали. Это всё для развлечения, а для тех, кто жить не хочет, дурмана еще не придумали. Опий и вовсе — та же смерть, только медленная. Да. Никогда не делай добро, сказал он себе с усилием. Никогда не помогай упавшим. Даже если помощь нужна женщине, с которой ты когда-то делил постель. Даже если это — единственная женщина, с которой ты можешь что-либо делить.

А ведь она и впрямь спасла мне жизнь, подумал Джон. Вот проклятье.

— Послушай, я тебе помогу, — сказал он.