Анатолий Герасименко - Огонь сильнее мрака [СИ]

Джон задумался.

— Но Хонна может принять божественный облик, — возразил он. — Станет гигантским кальмаром, вынырнет из моря, объявит о начале новой эры…

Олмонд фыркнул:

— Ты правда думаешь, что такое сработает, ищейка? Время богов прошло. Люди отвыкли от их власти. Его просто расстреляют из пушек.

Джон кивнул. Это походило на правду. И раньше, до войны, и теперь — люди всегда знали, что боги смертны. Как раз поэтому Прекрасная Хальдер в последние мирные годы не давала аудиенций и не дозволяла никому к себе приближаться, кроме проверенных жрецов: богиня опасалась покушения. Но покушений не было. Возможно, оттого, что простой народ действительно любил Владычицу Островов, а те, кто были не так просты, отлично понимали: смерть богини ничего не решит. Не станет Хальдер — придет Ведлет или, допустим, Лакурата, или какое-нибудь другое чудовище, и станет Энландрия частью Твердыни или Арверниса. Неизвестно еще, что хуже. Но теперь времена изменились. Люди отвыкли от божественной благодати, научились жить без зарядных башен, а прошедшие после войны годы начисто стерли из народной памяти уважение к прежним владыкам. Зато осталась злость на покойных богов — за послевоенную разруху, голод, энергетический кризис. Да, пожалуй, Великому Моллюску, пришедшему из моря, никто не обрадуется. Уж точно не обрадуются чиновники в правительстве, которые прибрали к рукам магические артефакты и поделили меж собой привилегии на волшебство. Явился новый бог? Снова отдавать ему власть? Лишиться исключительных прав на магию? Как бы не так. Вали его, ребята! И пойдет Тран-ка Тарвем на корм рыбам.

Так что Хонна все рассчитал верно: сперва надо было подготовить людей, дать им вкусить вечного блаженства, чтобы росла молва, чтобы ширились ряды восторженной паствы, а потом уж предстать во всей красе перед валяющимся в экстазе человечеством. Вот тогда все получилось бы, и короли вместе с главами парламентов на брюхе приползли бы за своей долей валлитинара, и стал бы Хонна Фернакль, простите — Тран-ка Тарвем, Радетельный Пастырь — верховным правителем всего мира. Отличный расчет, безошибочный. Да только вмешались в дело хитрые и жадные па-лотрашти. И теперь у Хонны одна надежда: Джон Репейник, который поможет вернуть украденные машины. А Джону Репейнику осталось совсем чуть-чуть — Олмонд схвачен, избит и сломлен, и надо только задать ему один-единственный вопрос.

— Где вы спрятали лабораторию? — спросил Джон.

Олмонд наклонился вперед, так, что веревка врезалась в горло, и далеко сплюнул тягучей слюной.

— Хер тебе, — сказал он.

Джон стиснул зубы и встал. «Сейчас Джил кинется, — подумал он. — Опять придется оттаскивать. Дам ей на этот раз побольше времени. Совсем обнаглел, паскуда». Но Джил отчего-то медлила, и Джон, стараясь говорить спокойно, произнес:

— Как скажешь. Времени у нас хоть отбавляй. Будешь сидеть без воды и жратвы. Гадить — под себя. На ночь развязывать не будем. Завтра я тебя снова спрошу.

— Хер вам обоим, — ответил Олмонд и снова попытался харкнуть на пол, но только заплевал подбородок. Джил поднялась на ноги. Па-лотрашти вздрогнул всем телом и затравленно поглядел на неё, но русалка тронула Джона за плечо и попросила:

— Выйдем. Разговор есть.

Джон оглядел Олмонда, убедился, что тот надежно обмотан верёвкой, и пошел к разбитому окну. Следом за Джил он вылез наружу. Стоял чудесный полдень, воздух пах мёдом и солнцем, и в высоком небе, звеня, трепетали жаворонки. Роща тихонько шелестела, ветерок трепал Джону волосы, и всё это было совершенно некстати, потому что в десятке ре от них сидел связанный пленник, из которого надо было выбить правду. Джил сделала несколько шагов и уселась в густую траву. Похлопала рукой, приглашая. Репейник опустился рядом.

— Джонни, — сказала Джил, — давай не будем.

— Чего — не будем? — не понял он.

Джил потерла лоб кончиками пальцев:

— Смотри… Вот ты спросил, где лаборатория. Он, ясное дело, поломается. Но скажет. Надолго его не хватит. Думаю, уже к вечеру расколется. Или завтра с утра.

— Почему так скоро?

— Действие зелья кончается, — объяснила Джил. — Он же сам сказал, помнишь — слабый, мол, валлитинар. Действует всего пару дней.

— Ну и прекрасно, — заметил Джон. — Всего-то делов осталось — подождать.

— И что? Вот он скажет. Ты отправишься к Хонне, всё передашь. Он пойдет туда, где лаборатория. Обратится в чудище. Перебьет этих… лотрашти. И станет готовить зелье.

— Мне всё видится немного с другой стороны, — возразил Джон. — Я пойду к Хонне, передам информацию, и он мне заплатит. Одновременно с этим ты пойдешь к своему аптекарю — или кто он там — и тебе он тоже заплатит. На этом наша работа будет закончена, а что случится дальше — не так важно.

«А кстати, кто же всё-таки этот аптекарь? — подумал Джон. — Наверное, кто-то вроде Иматеги — узнал про Па, решил во что бы то ни стало разыскать последних выживших… Только, в отличие от бедняги-доктора, аптекарь умён. И не ищет контакта с древней цивилизацией, а попросту хочет сварить зелье. Надо будет Олмонда спросить, вдруг чего знает».

— Джонни, — терпеливо сказала Джил. — Ты что, не понял? Хонна — бог. Он целый мир под себя подгребёт. Все будем, как эти вот гады.

— В смысле — пить зелье по утрам и ходить счастливыми?

— В смысле — резать друг друга. Забыл, из чего зелье делается?

Джон пожал плечами:

— Ерунда. Не думаю, что для приготовления валлитинара обязательно надо кого-то резать. По-моему, па-лотрашти просто любят пытки, вот и приплели ритуальные жертвы к рецепту приготовления. Да и то сказать — рецепту три тысячи лет! У нас ученые вон какие… Придумают что-нибудь. Чтоб без жертв.

— Вот, сам же сказал, — подхватила Джил. — Па-лотрашти любят пытки. И при этом счастливые ходят! Неужели не понимаешь? Это такое счастье… поганое это счастье, вот что. Людей режут — сами смеются. А если все, как они, станут? Я так не хочу.

Джон вспомнил, как читал Олмонда — несколько секунд, пока не свалился от боли. Ликующая радость, кипящая энергия. Сделать что-то… Смеяться… Петь… Убивать…

Он нетерпеливо качнул головой:

— Не хочешь — не пей. Я тоже не буду. Никто нас не заставит.

— Да весь мир будет пить этот валлитинар! — потеряв терпение, воскликнула Джил. — Как ты не понимаешь? Ты что, хочешь среди таких олмондов жить? Вечно счастливых? Открой же ты глаза! Это — не счастье, это — дурман вроде опия! Только от опия люди отупелые сидят, а от валлитинара — наоборот.

Джон встал и отряхнул штаны. Ты — сам по себе, люди — сами по себе. Не будь добреньким. Не лезь спасать кого попало. Не помогай упавшим.

Да провалитесь вы все! Грёбаные сволочи, подумал он, чувствуя, как закипает злость. «Весь мир»… Я — ублюдок. С детства от вас только и вижу, что пинки да плевки. Всю жизнь прячусь, всю жизнь под страхом разоблачения. Работу потерял. Жену потерял. Эту вот… монстру — тоже потерял. Ублюдок. Ублюдок. Катитесь к свиньям собачьим, пейте свой эликсир, режьте друг друга, что хотите, то и делайте, вы этого заслужили.