Илана Мьер - Последняя песнь до темноты [ЛП]

— Наша истинная цель? — Лин встретилась с ним взглядом. Знакомый гнев вспыхнул в ней. — Посмотрите на меня. Если бы моей целью было золото или похвала, Эрисен, меня бы здесь не было.

Пророк мгновение выглядел удивленно. А потом рассмеялся.

— Конечно, — сказал он. — Ты права, Лин. Прости, ты права. Кстати, — он покрутил кольцо Академии и, пока она не успела ответить, вложил кольцо в ее ладонь. — На хранение, — сказал он. — Ты сделаешь это для меня?

— Почему…

— Считай, что это предосторожность, — сказал он. — А теперь идем. Нам лучше зайти.

Лин смотрела на него, на тень, упавшую на его лицо, на свет над его правым глазом.

— Один вопрос, — сказала она. — Зачем вы нас обманывали?

— Мне нравились наши встречи, — сказал он. — А тебе?

Лин не ожидала этого, но кивнула.

— Тогда возьми его, — сказал он, — и не думай обо мне плохо, — он встал, отряхнул одежду, стал выше, чем раньше, и лира оказалась у него на боку. Сияние его метки, казалось, окутало все его тело, словно он весь сиял, но она знала, что это игра ее воображения.

Лин ощутила потерю, не понимая причину, пока смотрела, как Пророк кланяется и уходит в толпу. Он прошел в полоску света, падающую из дверей, она увидела, что он чуть прихрамывает, но знала, что это не важна, как и не будет важным ни для кого в комнате из тех, кто будет рассказывать об этой ночи до конца своих жизней.

Дариен говорил Рианне, что поэтесс не бывало, но это не объясняло женщину, стоящую в центре зала и поющую под лиру ее напарника. Ее острое лицо было повернуто к свету ламп, ее взгляд был направлен мимо них, мимо всех людей. Голос из ее хрупкого тела вырывался удивительно сильный. Это была песнь о потерянной любви.

Дариен тоже спел о любви, о ее мужском понимании, и песня, как Рианна думала, была написана для нее. Марлен стоял на уважительном расстоянии за ним, дополняя только мелодией лиры и своим голосом. Слова все еще звучали в ее голове:

« Ледяная королева моего сердца,

В темной ночи,

Если проиграю тебя тени я,

Навеки останусь один ».

Он не сводил с нее взгляда, но музыка дрожала на ее костях, словно она была лирой, а ее нервы — струнами. Но она умела скрывать эмоции на лице.

Теперь этот поэт, Лин — другого имени она не называла — пела сильным голосом, платье было ей велико. Песнь была задумчивой, словно ее пела старушка, вспоминая всю свою жизнь. От этого на глазах Рианны выступили слезы, чего она не ожидала.

Песнь закончилась, Лин встретили тишиной, а потом медленно наросла волна аплодисментов, которые тут же угасли, как быстрый дождик. Рианна поняла, что, хоть она была в восторге от мысли о поэтессе, другие в комнате могли думать иначе.

Лин и ее напарник изящно поклонились. Отец Рианны выступил вперед, чтобы пожать их руки, и сообщил:

— Благодарим всех наших прекрасных исполнителей, удачи им в состязании!

Больше хлопков, все было под контролем. Рианна гордилась отцом, он хорошо выглядел этой ночью, и она знала, что женщины смотрели на него. Она решила, что лучше всего будет спросить у него лично о его с Кэлламом странном поведении. Объяснение точно должно быть.

Скорее всего, она думала о деле мастера Бейлинта, чтобы отвлечься от своего обмана и Неда.

— А теперь сюрприз, — сказал мастер Гелван. — У нас сегодня почетный гость, вернувшийся издалека, согласившийся спеть для нас. Словами не описать, как я рад принимать его в своем доме. Я представляю вам величайшего Пророка Эйвара, единственного и неповторимого Валанира Окуна.

Седеющий мужчина в зеленом вышел вперед с поклоном мастеру Гелвану. Рианна едва успела ощутить потрясение из-за присутствия человека здесь, ведь он столько лет был за границей, и от того, что ее отец скрыл это от нее. Еще больше секретов. Она посмотрела на Неда, он улыбался. Их взгляды пересеклись, и они рассмеялись. Как часто они говорили о том, что хотели увидеть хоть разок выступление Валанира Окуна? И вот, без предупреждения, он оказался здесь.

Пока Валанир Окун снимал с пояса лиру и устраивал инструмент в руках, аплодисменты были такими же сдержанными, как до этого. Рианна не знала, почему.

— Старый козел, — пробормотал Марлен. — Он вернулся.

— Этот старый козел — самый известный человек в мире, — сухо сказал Дариен. Он ощущал тепло от успеха их выступления, хотя аплодисменты были вялыми. В зале сегодня царила странная аура.

И теперь здесь был Валанир Окун. Так было не честно, это затмит их труд, но Дариен был рад услышать мастера. Пока Дариен был в Академии, Валанир был для учеников всего лишь легендой. Больше десяти лет он бродил по чужим землям… исполняя песни для султана Кахиши, как говорили, месяцами пропадая в пустыне.

— Да, но… — Марлен говорил с редким волнением. — Валанир Окун и придворный поэт Геррард — соперники. Заклятые враги. И оба здесь.

Дариен считал, что друг перегибает, но не успел сказать это, в комнате стало тихо. Валанир заговорил с сияющими глазами:

— Приятно быть дома, — каждое слово было произнесено с точностью резьбы по камню, падало в бездыханную тишину. — Это будет мое первое выступление с этой стороны гор. Первое и, наверное, последнее. Кто знает?

Дариен вскинул бровь. Они с Марленом переглянулись. Последнее?

— Благодарю мастера Гелвана, принявшего меня этой ночью, — продолжил Валанир. — В этом красивом доме, который вобрал в себя столько от Тамриллина. Искусство, музыку… а сегодня короля, королеву и самого придворного поэта.

Гости сразу же посмотрели на короля и королеву, и на придворного поэта рядом с ними. Лицо Никона Геррарда искусно ничего не выражало.

— Я написал эту песню, представляя розы и морские ветра Тамриллина, пока я укрывался в палатке в восточных горах по пути из Кахиши, — сказал Валанир Окун. Он начал неспешно играть на лире. — Песня, — сказал он, — посвящается моему дому.

— Ты знала? — прошипел Леандр ей на ухо.

— Нет, — сказала Лин. Не было смысла объяснять, да и музыка уже началась. Она хотела услышать каждую ноту, каждое слово. Хотя его слова сделали песни неуместными. Красная смерть в Сарманке.

И она едва верила, что в ее кармане оказалось кольцо Валанира Окуна.

Он просил, чтобы она не думала о нем плохо, словно ее мнение о величайшем Пророке, человеке, игравшем для королей и султанов несметное количество раз, стоило хотя бы капли в океане.

Началась музыка. Слезы наполнили глаза Лин, она не могла даже пошевелить рукой, чтобы вытереть их.

Хотя мелодия уже вонзилась в нее, Лин заставляла себя уделять внимание словам. Это была поэма о любви к городу, сияющему белизной у моря. Посвященная дому. Она ощутила укол разочарования. Она представляла только музыку, но не ожидала от Валанира Окуна таких банальных сантиментов.