Илана Мьер - Последняя песнь до темноты [ЛП]

— Миледи, — сказал он, обратившись к Лин. — Я мало знаю о делах Академии, но, если правильно понимаю, ваша карьера несправедливо оборвалась этой ночью. Вы в большом потрясении. Вы можете остаться на ночь в нашем доме, если хотите.

Рианна удивленно посмотрела на отца. Оборвалась?

Лин была мрачна.

— Вы добры, — сказала она. — Так добры, что уже много сделали для меня, позволив выступить в вашем доме, — она снова выпрямилась. — Я не буду подставлять вас еще сильнее, и мне нужно найти напарника.

— Хорошо, — хмуро сказал торговец. — Прошу, обдумайте это: моя дочь Рианна сейчас в возрасте, когда не помешало бы научиться поэзии и музыке. Я заметил ее интерес этой ночью. Сможете вернуться утром, чтобы мы обсудили это предложение и оплату?

Так он заметил интерес к выступлениям. Рианне часто было проще думать, что ее отец слишком занят своими делами, чтобы замечать такие детали.

Лин низко поклонилась, и ее глаза стали такими же, как во время ее пения. Теплыми, задумчивыми.

— Это будет честью.

— Благодарю, — сказала Рианна и поклонилась, хотя не привыкла к такому.

Лин кивнула с озабоченным видом. Край ее платья проехал по разлитому Марленом вину, она направилась к двери.

— И где этот пьяница, — Рианне показалось, что она успела услышать это, а потом Лин ушла слишком далеко. Оставив их троих. Семью.

Она вдруг подумала, что ей не нужно быть здесь.

— Аван, спасибо, что думаешь обо мне, — она обняла отца. — Эта ночь была… печальной. Могу я немного побыть в саду одна? Прошу?

Хотя она не обратилась прямо, Нед склонил голову.

— Что пожелаешь.

Он был серьезным и несчастным. Она обняла и его тоже. И его боль сменилась удивлением. Это все было из-за событий ночи. Она знала, что это из-за того, что Дариен пел песню о любви, написанную специально для нее, смотрел на нее в ее зеленом платье с другого конца комнаты.

Марлен ощутил укол сожаления из-за пролитого вина: слуги уже не носили графины, и он остался с пустым бокалом. Хоть он и старался весь вечер, напиться не получилось. Он уверенно шел к двери.

Многие гости ушли, но не все, и во многих нишах и затемненных угла этой комнаты еще были люди, успокаивали друг друга. События такой силы точно обсуждали, пытались понять, и этому не мешал сладкий ночной воздух. Он лишь давал им возможность.

Марлен подумывал найти Дариена, но понял, что друг мог воспользоваться хаосом. Увидеть в нем свой шанс.

Одной песней Валанир Окун разрушил равновесие во всем для поэтов, что участвовали в состязании в этом году. Марлен знал это, ему не нужны были указания отца, а он бы точно указал.

Вина не хватило.

— Ах, милорд Марлен. Единственный. Неповторимый, — голос был обучен, но алкоголь притупил его. Марлен развернулся и увидел Леандра, лира постукивала о его бедра. Внешний вид был важен для поэта и в том, как он носил лиру, и в том, как он пел.

— Не буду спорить, — сказал Марлен, хотя «лорд» было близко к гневному обращению Лин. Он с завистью заметил, что у мужчины еще было вино, бело-золотое, с севера. Леандр знал его, Марлен ощущал в нем слабость, еще когда тот был учеником. Им было просто управлять, и Марлен думал, что это из-за того, что тот не был в себе уверен.

— Что теперь? — сказал Леандр. — Я работал с Лин из-за ее таланта. Как я мог знать…

— Ты не мог, — плавно сказал Марлен. — Но теперь Никон Геррард займется делом, убедится, что поэты знают свое место. Поэтесс быть не должно.

— Она поймет, да?

— Она умная, — сказал Марлен с намеренным терпением. Ему нравилось в детстве смотреть на волков в лесу, как они осторожно преследовали зайцев и оленей. — Трое сделали ее простой, но не бесталанной. Как ее зовут на самом деле, Леандр?

Он спрашивал, но не понимал причину своего интереса. Может, он ощущал что-то скрытое там, а в природе Марлена было интересоваться всем скрытым или запретным.

Леандр смотрел на пол.

— Не знаю.

— Мне понравилось ваше выступление, — сказал Марлен. — Ты можешь выиграть и без напарницы, — он удивился тому, что заставило его сказать так. Он не верил в это.

Смешок Леандра больше напоминал всхлип.

— Шутишь, — он был восприимчивее, чем казался. — Вы с Дариеном — пара богов… солнце и луна. Никто не сравнится с вами.

Марлен грубо схватил его за руку.

— Найдем тебе карету, — сказал он. — Есть деньги? Хорошо, — он повел мужчину к двери. Марлен знал, что он не будет спать сегодня, но он не мог оставаться в этом доме. Иронично, что величайшего поэта века арестовали в доме еретика.

Пока иронию знал только он.

Вина было мало. Он опечалился. Он ощущал и свою слабость. Солнце и луна. Марлена тянуло к тьме в нем, источнику его таланта и не только. Солнце и луна. Конечно. Конечно.

Свет дня из грязного окна только начал падать на кровать. Скорее, это был матрас, тонкий и набитый соломой. Лин и Леандр Кейен делили его, держась на расстоянии. Они делили так кровать в гостиницах Эйвара, с севера до юга. Месяцы путешествий, сочинений, выступлений вместе.

Все это закончилось.

Она вернулась под утро, утомленная, и увидела, как Леандр собирает вещи. Он считал, что оказывает ей услугу, оставляет комнату, оплаченную на неделю вперед. Найти комнату для одного будет почти невозможно в дни перед Ярмаркой и состязанием. Наверное, ему придется делить кровать с тремя другими.

Она прокомментировала его предпочтения. Чтобы скрыть потрясение. Он, конечно, злился. Пока не вспомнил, что обещал ей после девяти месяцев в пути.

— Пойми, — сказал Леандр, он был бледен, глаза — пустыми. — Это мой единственный шанс. То, что ты сделала для меня… твои песни создали наше имя. Но Валанир Окун все изменил этой ночью.

— Знаю, — сказала Лин, — но это лишь состязание. Уверена, меня дисквалифицировали. Но потом…?

— Я не могу так рисковать. Я хотел бы продолжать так, но… женщины не могут быть поэтами. Ни Академия, ни двор не признают мою работу, пока я с тобой.

— Вот как, — сказала Лин. Она тряхнула головой, скорее себе, чем ему. Она опустилась на кровать и закрыла глаза. — Должна признать… ты меня удивил, — она почти улыбнулась, думая, что слова подвели ее, когда нужны были больше всего. Не в первый раз.

Она услышала, как скрипят половицы. Его ладонь легла на ее плечо. Ее яростная часть хотела стряхнуть руку, а потом ударить изо всех сил. Но в остальном она была потрясена, даже — за это она себя ненавидела — понимала это. Она знала слабости Леандра Кейена… а он не знал о них. Он думал, что может избавиться от груза, бросив ее. Она почти жалела его.

— Мои песни, — сказала она, наконец.

— Наши песни, — исправил он. — И я буду упоминать тебя, когда смогу.

У двери его шаги остановились. Она не поднимала голову.