Юлия Горина - Приговоренный к изгнанию

— Да будет пустыня добра к путям вашим!

Рик ответил:

– И вам доброй дороги.

– Достославный и мудрейший хаким Гаяз, да будет век его долог, приветствует Великого Альтаргана Алрика в своих землях, – заявил воин, безошибочно глядя в упор на Рика и вынимая из рукава маленькую золоченую тубу с письмом. – и приглашает его в свой летний дворец.

Он протянул тубу, но не Рику напрямую, а стоявшему рядом с ним Ноксу. Рыцарь, не сводя глаз с посыльного, вскрыл ее, вынул свиток и, развернув, подал Рику.

Тот пробежал глазами письмо. Каллиграфические росчерки складывались в орнамент, больше похожий на красивый рисунок, чем текст. Но языком он владел достаточно хорошо, чтобы не запутаться в дополнительных вензелях. Дочитав до последней строчки, он спросил:

– Мудрейший хагим Гаяз, да будет прославлено его имя, говорит, что у тебя есть еще кое-что для меня.

Воин кивнул, вынул из другого рукава вторую тубу и точно так же передал Ноксу.

Вытащив из нее мягкий пожелтевший пергамент, Нокс удивленно приподнял брови — и протянул свиток Рику.

— Что это? -- не удержался от вопроса Бруно.

Рик, изучая пергамент, тихо проговорил:

– Доказательство того, что все ритуалы для вызволения меня из пустоты проводились по распоряжению хакима Гаяза. Только самая последняя часть была проведена без его участия, потому что свиток был похищен. Когда появилась печать моей победы в судебной поединке, он понял, что я все-таки воскрешен, и отправил много отрядов ближе к границе в надежде на встречу. Хаким Гаяз приносит свои извинения за те неудобства, что пришлось претерпеть Альтаргану Алрику из-за нерасторопности его людей, и в подтверждение своих добрых намерений передает страницу из писаний Сафира Белоглазого, – и уже громко ответил посланнику. – Я принимаю любезное приглашение славного хакима Гаяза, и готов проследовать в его летний дворец.

Воин выразительно кивнул, и направился к своему отряду.

– Пойдемте лошадей заберем, – сказал Рик друзьям и вернулся в пещеру.

Вскоре они уже ехали по длинному хребту вглубь Шадра в сопровождении десяти посланцев хакима. Нокс не сводил с них глаз, пытаясь контролировать каждое движение. Берта настороженно молчала, Клыкастый насвистывал себе под нос, размышляя о чем-то. Бруно восхищенно обсуждал с Джабиром лошадей. Вскоре к их беседе подключились двое сопровождающих: воины охотно рассказывали об особенностях и повадках своих коней, а Джабир выступал переводчиком. Как-то незаметно в разговор втянулся Клыкастый и еще один шадрианин, и постепенно стена отчуждения, разделявшая два отряда, начала приобретать какие-то более дружелюбные черты. Это радовало, потому что ехать в ледяном напряженном молчании около трех суток было бы невыносимо.

Между тем Рик размышлял о полученном письме.

С одной стороны, оно очень обнадеживало. А с другой – возникал вопрос, с какой целью хаким хотел воскресить древнего героя? Ведь ему пришлось приложить немало усилий, чтобы попытаться реализовать свой замысел. Ради чего столько стараний?..

Но ответы были только у самого хакима, и Рик намеревался узнать их.

К оазису они добрались даже с запасом времени – примерно за час до заката. Зеленый остров посреди желтых песков выглядел чем-то удивительным и неестественным. Он был небольшой, вытянутый вдоль оросительных канав, но густо заросший травой, пальмами и низкорослыми гуровыми деревьями. Отпустив лошадей пастись, оба отряда сели вокруг одного костра: чем больше темнело небо, тем холоднее становилось, и вскоре в ход пошли плащи на меху. Огромные белые звезды подрагивали в вышине, будто поднявшийся резкий ветер задувал их пламя. Говорить в присутствии чужих было не о чем, но вместо разговоров Джабир вдруг запел. Это была долгая грустная песня о том, как мать ожидает своего сына с войны, в то время как юноша забылся в плену оазиса, который на самом деле был порождением саробана. Прекрасные девы ласкают его тело – но он не может ими насытиться. Холодная вода обжигает ладони – но сколько он не пьет, никак не может напиться. И только когда с небес на него посмотрел лик полной луны, воин вспомнил о своей матери, и саробан потерял свою власть. Увидел воин вокруг себя безбрежные пески, давно околевшую от голода и жажды лошадь, и понял, что следующий день принесет ему смерть. Но до тех пор, пока палящее солнце еще не взошло, он будет видеть мир таким, каков он есть, пусть даже эта правда будет стоить ему жизни.

Дослушав песню, отряд Рика отправился на боковую, оставив караул: они решили выставлять свою стражу вместе с дозором провожатых. Загрустивший Бруно, свернувшись поудобней под своим плащом, вдруг тихо спросил у Рика:

– А ты бы согласился?.. Чтобы всю правду узнать?

Рик приподнялся на локте.

– Баллада не отпускает?..

– Вроде того.

– Ну... Если бы мне кто-то пообещал открыть всю правду, я бы, пожалуй, согласился почти на любые условия.

– И умер бы на следующий день ради этого?.. – изумленно проговорил Бруно.

Рик беззвучно рассмеялся, блеснув хитрыми глазами.

– Еще чего! Я что, совсем дурак – помирать в пустыне, когда у меня есть аспекты земли и воды? Подземный ход прокопаю, водицы напьюсь – и вперед!

Бруно фыркнул, заулыбался.

– Ах ты... угорь мокрый! Я же серьезно!

Рик только головой покачал.

– Нет, я не угорь, брат. Я, скорее, медведь. И вовсе не из-за того, что я с севера.

– А из-за чего?..

– Из-за того, что спит себе медведь в берлоге, пока его кто-нибудь не потревожит или в берлогу к нему не сунется. И тогда в нем просыпается шатун...

Глаза Бруно подернула ностальгическая поволока.

– Да, спать в берлоге было весело...

– Ты сейчас о чем подумал-то? – улыбнулся Рик, разворачиваясь на спину и глядя на звезды.

– О школе мечников. Хотя странно, что не про дом отца... А ты?..

Рик хмыкнул.

– Для меня школа навсегда останется связанной прежде всего с горами говна, которые мне пришлось вычистить! Альтарган с лопатой...

Бруно рассмеялся.

– Я что-то представил.. Стоишь ты такой возле нужника, а тут к тебе: о, великий Альтарган! Будь любезен, прииди к нам во дворец, окажи честь! И наши старшие – хлоп в обморок...

Рик мечтательно вздохнул.

– А вот Алонзо бы обрадовался... Я когда на звезды смотрю, часто его вспоминаю.

– А он знал?.. – спросил Бруно.

– Знал. Кстати, он ведь – потомок того самого мага, что изобрел ритуал для моего возвращения.

– Ясно... Так все же, а твоя где твоя берлога?..

Рик задумался.

Самым логичным было бы, наверное, ответить, что где-то там, в далеком прошлом, где сестры были живы и мать еще пела песни. Вот только уже тогда горчило на языке, и ощущение уюта и спокойствия нарушалось предчувствием беды. Сколько Рик себя помнил, в нем всегда была война. Он готовился к ней с деревянным мечом во дворе своего дома, представляя живым врагом соломенное чучело. Потом тренировался в «Логове». А потом воевал. Пока был ребенком, провожал в последний путь погибших в битвах родственников. А когда вырос, пришлось научиться хоронить еще и друзей. Сначала Рик убивал воображаемых врагов, потом – настоящих.