Наталия Некрасова - Дети Ночи

И тут он увидел эту тень. Тихо поднял руку и показал.

В дальнем конце лощины, над крутым склоном стоял всадник. Снизу, сквозь туман его нельзя было рассмотреть четко. Темный размытый образ, большего не скажешь. Но от него волнами шло тошнотворное, холодное, лишавшее мужества ощущение, которому не было определения. Того, которое исходило из Провала, когда бездна начинала шептать.

А потом всадник исчез. Асиль медленно вложила клинок в ножны, укрепленные за спиной. Она хорошо держалась, но по щекам ее текли слезы ужаса.

— Стой здесь, — приказал Младший и, взлетев в седло, помчался туда, где был всадник.

Ночь была светлой, туман еще не поднялся к этому месту. Младший хорошо видел в темноте, как и все Ночные, да еще и луна была яркой.

Но следов на влажном дерне не было. Он вернулся вниз.

— Вернемся в холм, госпожа, — сказал он. Госпожа Асиль кивнула. Ночь была прекрасна, как и прежде, но теперь она пугала.

Науринья Прекрасный возвращался домой кружным путем — от Провала по боковым проходам и лестницам мимо ничейного Нижнего уровня, где бродили одни изгои, мимо шахт, мимо великого Торгового туннеля, проходившего под всеми Холмами. По нему перевозили не только товары и грузы, но и путешествовали с караванами от холма к холму люди.

Поднявшись на шумный и людный уровень Ремесленников, Науринья совсем повеселел. Ученики достойно отстояли свою стражу у Провала, хотя ничего особенного и не произошло. Но побыть там, вблизи бездны, уже полезно. Любимая ученица, маленькая тонкогубая Тиеле, выпучив глаза, рассказывала ему потом всю дорогу до главной лестницы как ей было страшно и здорово. Науринья улыбался — девочка еще успеет насмотреться настоящих ужасов, пусть привыкает пока к малому страху.

Науринья был родом с Ремесленного уровня. Сейчас в доме его родителей жила сестра с мужем и двумя детьми. Деверь был, как и их отец, кузнецом, и над дверью красовался вырезанный в желтом камне цеховой знак и герб самого почтенного Ультайи. Ночь кончалась, трудовой день затихал, зато начиналась самая жизнь в трактирах и городских садах.

Науринье нравилось бывать здесь. Сразу забывались все заботы, на сердце становилось теплее — дом родной, как-никак. Отец тоже хотел бы, чтобы Науринья стал кузнецом, но не сложилось.

Он поднялся на крыльцо и постучал в дверь бронзовым кольцом.

Вскоре дверь открылась, и сестра с визгом обняла своего знаменитого брата.

— Ультайя, брат пришел! — крикнула Далие. Выскочили двое мальчишек-погодков, затем вышел сам кузнец. Высокий, как Науринья, но широченный, с могучими руками и бычьим загривком.

— Добро пожаловать, брат! — проревел он, обнимая его так, что у мага аж кости хрустнули.

Они сидели за семейным ужином и говорили о том, о сем.

— А вот правда, братец, что король взял себе любовницу из Дневных, а Нежную Госпожу отправляет в Медвежий холм?

У Науриньи глаза на лоб полезли.

— Да откуда слухи-то?

Сестра заулыбалась.

— На рынок и сверху и снизу народ ходит.

Старший маг холма покачал головой.

— Да нет, король дал ей защиту, а Нежная Госпожа взяла к своему двору.

— Она красивая?

— Да я ее только мельком видел.

— А на нас похожа?

— С чего же не быть похожей? Только посмуглее, а так совсем как мы.

— Надо же..., — протянула Далие.

Здесь были его родные места. Науринья знал их до самых дальних закоулков, куда они всей своей мальчишеской бандой забирались не смотря на запрет родителей. Вечно драный зад — непременное воспоминание детства. Далие всегда защищала младшенького и прикрывала его проделки, хотя и ей порой доставалось. Лежа в родительском доме на такой знакомой жесткой постели он, улыбаясь, думал о том, как же все хорошо! Как хорошо, что у него удачные ученики, и что у Провала им не сильно досталось — ровно столько сколько надо, чтобы не задирали нос. Хорошо, что у него такая добрая сестра и такой славный деверь, и такие замечательные племянники. И хорошо, что он дома.

Он славно проспал этот день, а рано вечером ушел, оставив подарки родным. Сестра тихонько проводила его и расцеловала. Скоро ремесленные кварталы начнут просыпаться. Оживет рынок на Круглой площади. Науринья отправился наверх, к Школам. В свой нынешний дом.

Ему было слишком хорошо, и он был слишком спокоен. Он ничего не боялся в родном холме и потому не услышал тихих быстрых шагов за спиной. А потом изумленно ощутил боль, солено-железистый вкус зажимающий рот руки, едва успевшую зародиться обиду на вопиющую несправедливость произошедшего.

Дальше ничего не было.

Старший мгновенно забыл о госпоже Сэйдире, когда слуга прошептал, что Младший хочет войти, и немедленно, и что дело срочное. Дневная села в самом темном углу.

Младший буквально влетел в комнату, таща за собой за руку госпожу Асиль. Вот это было неожиданно. Почему-то Старшему стало неловко и захотелось все объяснить и брату, и ей, что же они подумают, ведь ничего дурного не было...

Младший остановился, уставившись на Дневную. Госпожа Асиль тоже смотрела на нее, но что она подумала по ее лицу невозможно было понять.

Дневная, раз уж ее все равно заметили, встала и поклонилась. Госпожа Асиль, чуть помедлив, тоже ответила поклоном — на диво неловко по сравнению с Дневной.

Младший посмотрел на брата, что-то хотел сказать, затем тряхнул головой, словно отгоняя неуместные мысли и слова, и выпалил:

— Брат, выслушай. Я не говорил еще отцу. Мы никому не говорили.

— И никто мне не сказал, — пробормотал под нос Старший, — что госпожа Тэриньяль здесь.

Младший поморщился.

— Это ли главное сейчас?

— Нет, ты прав. Рассказывай.

Пока Младший, постепенно успокаиваясь, говорил о случившемся, Сэйдире подошла поближе и встала рядом, внимательно слушая.

Асиль почему-то чувствовала себя в присутствии этой женщины маленькой и ничтожно, сама не понимая, почему. Она, Альдьенне Тэриньяль, краса и гордость своего холма, бесстрашная, за которой беспрекословно идут чуть ли не в Провал воины, терялась в присутствии какой-то Дневной, без рода и семьи, чуть лучше изгоя!

Сэйдире же вообще словно не замечала ее. Она слушала, сжав губы и расширив ноздри, внимательно глядя на братьев.

— Вот таков мой рассказ, брат, — выдохнул Младший. — Я не знаю, кто это и что нам делать.

Старший сидел, глядя куда-то перед собой и медленно покачивая головой.

— Не знаю, — наконец, вымолвил он. — А ты знаешь, госпожа? — вдруг поднял он голову и посмотрел на Сэйдире.

— Нет, — коротко ответила она, переводя взгляд на гобелен на стене, где всадник в черном стоял перед человеком в пестрых одеждах и короне. Старший не упустил этого.

— Вот о чем ты подумала...

— Это только сказки.

— Что за сказки? — почти угрожающе спросил Старший.