Наталия Некрасова - Дети Ночи

— Просто сказка, — испугалась женщина. — Пришел к королю Эншаю некто и стал предлагать ему — ну, как обычно. Сундук, в котором не иссякает золото, непобедимый меч, скатерть-самобранку, воду вечной молодости...

— И он отказался.

— Да, вот и все. Мораль сказки простая — не бери незаслуженного.

— Короля звали Эншай? — вдруг повторил Старший. — У нас его никак не зовут.

— Ну, да, — коротко хохтнула Сэйдире. — Просто он был великий король, потому в сказках часто так и говорится — «во времена короля Эншая». У нас даже потом короли этого имени никогда не брали, чтобы великий остался только один.

— Когда он правил?

Сэйдире пожала плечами.

— Давно.

Старший стиснул кулак, снова разжал ладонь.

— При нашем девятом короле это было. Я уверен.

Младший чуть приоткрыл рот, распахнув глаза. Женщины ничего не поняли. Старший вскочил, но ничего не сумел сказать — в комнату торопливо вошел явно встревоженный Адахья, за ним как всегда спокойный слуга.

— Ну? — поднял взгляд Старший.

Адахья показал, что не хочет говорить при женщинах.

— Госпожа Тэриньяль, госпожа Сэйдире, не оставите ли вы нас на время? — сказал Старший. — Проводи дам в круглую комнату, — сказал он слуге, и тот, чуть усмехнувшись, поклонился. Женщины последовали за ним.

— Что он улыбается-то? — удивился Младший.

— Дырочка, — ответил Старший. — Всюду дырочки.

Младший ничего не понял.

Женщины долго сидели молча, глядя друг на друга. Молчание становилось невыносимым. Огонь в очаге горел ровно, светильные камни в нишах бросали круглые пятна рассеянного света на зеленые и голубые подушки и толстые серые циновки. На низком столике стояли накрытые серебряными крышками блюда с угощением, в кувшинах ждало вино, из курильниц тихо поднимался ароматный дым.

Внезапно Сэйдире взяла со столика кувшин, налила вина в чашу — медленно, демонстративно, не сводя взгляда с Асиль, и выпила.

«Я не боюсь пить и есть в Холмах».

Асиль продолжала смотреть на нее. Эта женщина вызывала зависть. Она не была красавицей, но притягивала к себе взгляд. В ней была неукротимая жизнь. Цветущая, бронзоволосая, зеленоглазая, она напоминала спелую виноградину, готовую брызнуть соком. Она была — женщина. Настоящая женщина.

Асиль ощущала себя в ее присутствии жалкой. Она знала, что о ней говорят — ледышка. Прекрасная и холодная. Раньше она даже не задумывалась, почему ее ровесницы уже давно замужем, а ее до сих пор никто не посватал. Ей было все равно. У нее был брат, честь рода. Она гордилась тем, что водит отряды мужчин подземельями, в которые никто по доброй воле не совался.

А теперь она чувствовала себя униженной перед этой Дневной — и все потому, что Сэйдире была настоящей женщиной. Она видела, как смотрят на нее братья — с восхищением и робостью.

«Но ведь и на меня... Но не так. Они восхищаются не мной самой, а моей славой...»

Она вскинула голову, поджав губы.

«Я — дитя Холмов. Я — Тэриньяль. Ты — никто».

Полная чаша вдруг оказалась прямо перед Тэриньяль. Женщина держала ее в руках, и ее зеленые глаза были полны любопытства. Живые, как играющие огнем угли.

Асиль растерялась от неожиданности, и опять ощутила себя ничтожеством.

— Вы боитесь пить из рук Дневной? — звонко и весело сказал чужая женщина. — А я не боюсь есть и пить в Холмах.

— Я ничего не боюсь, — с вызовом сказала Альдьенне Тэриньяль.

— Так пейте, — Дневная опустилась на подушки лениво и грациозно, как золотая кошка.

Асиль, не сводя жесткого взгляда с гостьи, отпила из чаши. Женщина тихонько рассмеялась.

— Не бойтесь, вы красивая. Но вы так боитесь своей красоты, что ощетинились иглами. Мало какой мужчина готов пробираться к сердцу женщины сквозь иглы. Они ленивы.

Асиль прикусила губу.

Дневная вдруг резко выпрямилась. Ее зеленый взгляд поймал и не отпускал глаз Асиль.

— Слушай меня, девочка. Я пришла сюда не для того, чтобы сдохнуть — это я могла бы и там сделать. Не затем, чтобы меня держали как ручную собачку — помрет хозяин, и воет, бедняжка, никому не нужная, авось, приютит кто. Ваши короли и королевы тоже смертны, и я не хочу остаться хламом, который выбросят потом с глаз долой наследники. Нет, я не для того спасалась, чтобы жить в унижении. Чтобы во мне видели только предмет для исследования. Да, я не знаю, кто я, я хочу это знать. Я не знаю, зло я или благо. Но я хочу жить, жить как все. — Она подалась вперед. — Я хочу жить, а не прозябать. И потому я возьму одного из них так или иначе, — она указал рукой туда, где в кабинете Старшего остались принцы. — Я должна смешать свою кровь с кровью Холмов, если я хочу жить как человек и стать тут своей. И потому я возьму оного из них — или обоих. Борись, если хочешь. Это будет честная борьба, девочка.

Асиль криво улыбалась.Откровенность за откровенность. Честный бой — что же, это хорошо.

— Я не думаю, что ты намного старше меня, — госпожа, — сказала она, наконец.

— Возможно, даже ровесница, — буднично отозвалась госпожа Сэйдире. — Вы дольше живете и позже взрослеете. Но разум взрослеет у всех одинаково.

— Благо тебе, госпожа, за честные слова. Я не знаю, мил ли мне кто из двоих, но теперь не отступлю.

Сэйдире усмехнулась, потом показала на игральную доску, лежавшую в нише. Восьмиугольник был сделан из дорогого дерева, инкрустированного перламутром.

— А то желаешь — сыграем в «Восемь граней». Или в «Четыре провинции». И кто победит, выберет себе мужчину? Хочешь?

— Нет, госпожа, — спокойно ответила Асиль. — Не желаю.

— Не желаешь, — тихо рассмеялась Дневная. — Да, это, скорее, мужская забава — ставить на женщин, — тихо проговорила она. Асиль почему-то побоялась переспрашивать. — Хорошо же.Буду с тобой честной. Мне все равно, кто из них. И если ты поймешь, кто из них нужен тебе — скажи скорее. Потом может оказаться поздно.

— Спасибо, я запомню, — кивнула Асиль.

— Уговор?

— Уговор.

— Ну, так за это следует выпить, — Дневная улыбнулась. У нее были красивые ровные зубы и красивая улыбка.

— Согласна, — Асиль улыбалась, не раскрывая рта.

Женщины выпили из одной чаши, как ближайшие подруги. И рассмеялись, глядя друг на друга ревнивыми глазами.

— Где вы его видели? — спрашивал Старший, нервно расхаживая по комнате. Адахья явно что-то хотел сказать, но Старший не смотрел в его сторону.

Младший развалился в кресле. Нервное напряжение спало, страшно хотелось спать и есть.

— Там, где Оруна выходит к Лунной скале. Он, собственно, на ней и стоял.

Старший закусил губу, остановился, задумавшись.

— Далеко от старых постов... Слишком далеко.

— Что?

— Слишком далеко от старых постов, — пр обормотал Старший себе под нос. — Где Науринья?