Ираида Волконская - Единственная для эшра

После всего произошедшего хотелось получить какой-то бонус: выдержала – молодец, получай конфету. Но в реальной жизни такое случается редко: либо – суждено, либо – нет. Но Алан надежду не потерял и сказал, что ещё рано делать окончательные выводы. Я для вида с ним согласилась, но тяжесть на сердце никуда не делась, и я почувствовала себя лицемеркой. Я постараюсь поверить, правда, постараюсь, ради Алана, ради нас. Но…мне нужно время…немного времени. Я к своему новому телу-то ещё не привыкла и в мыслях не разобралась… Разве можно думать о ребёнке в таком состоянии?

***

Несмотря на то, что в целом состояние моё стабильно и рецидивов не прогнозируется, Алан уговорил меня остаться на базе ещё на две недели. Мне ещё нужно немного подучиться контролировать обоняние и слух, а также учиться быть человеком… Как же это странно звучит. Если я не сдам экзамен, меня к людям в общество не выпустят: ведь я могу сдать всех эшров, просто не сумев правильно улыбнуться или не проконтролировав скорость передвижения. Это неожиданно оказалось для меня сложно. Оказывается, я уже несколько недель двигалась с повышенной скоростью, но не замечала этого, потому что реакция моих глаз возросла и я расценивала свои движения как обычные! Если бы мне не указал на это Алан, я бы даже не догадалась!

Тренировки мы тоже продолжили, но уже совсем в другом стиле и ритме. Никаких истязаний и порванных жил. Все нагрузки я воспринимала очень хорошо и даже хотела попробовать взять всё более тяжёлый вес на тренажёрах, но Алан пока не разрешил. Когда он мне сейчас что-то запрещает, хмуря брови и волнуясь за меня, я не могу сдержать улыбку. Сейчас меня тренирует именно мой муж, а не тот бессердечный тренер, который вынимал из меня последние силы. Так что сейчас, я испытываю только положительные эмоции.

Алан даже разрешил мне связаться с Мартой, но я почему-то боюсь. Не представляю, как ей всё рассказать…Мне кажется, что она не сможет принять меня такой, какой я стала. И эта мысль мучает меня с каждым днём всё сильнее. Но есть надежда на её лёгкий характер. Возможно, она сама подскажет мне именно ту версию событий, которую будет готова принять. Но я всё же нашла в себе силы написать ей поздравление с днём рождения (если бы я её не поздравила, она бы мне точно этого не простила) и сразу же отключила телефон. Так как боялась, что она мне тут же перезвонит и придётся ей всё рассказать. А я пока к этому не готова.

Моё инкогнито было сохранено до самого последнего дня на базе, что меня немного разочаровало. Так как пару раз «увидев» при помощи обоняния смазанные отрывки боя эшров в их боевых формах (что произвело на меня колоссальное впечатление), я отчаянно захотела увидеть подобный бой вживую. На мою осторожную просьбу посмотреть на такой бой (пусть даже через щёлочку), Алан отреагировал очень эмоциональным отказом. Но он сам виноват! Я неожиданно почувствовала вкус к боевым тренировкам: тело-то привыкло за всё это время. И потом, мне всё ещё хочется его победить! Воспоминания о тех моментах, когда я была «ледышкой» никак не оставляют меня в покое. Лёгкость, неимоверная сила и ощущение полной свободы меня поразило. И хочется испытать это снова, но я совершенно не представляю, откуда у меня возникли такие способности и как их вернуть. Но даже без них, я стала гораздо сильнее, чем была прежде. Сейчас мне кажется, что нет вообще никаких преград, и хочется испытывать себя ещё и ещё. Пройдя через всё это, я ощущаю себя совершенно другой. И если честно, не представляю, как вернуться к обычному ритму жизни…

За день до отъезда Алан очень напугал меня, молча подойдя ко мне с кинжалом в руке. Оказалось, что этим кинжалом я должна была отрезать его отросшие волосы! Ему пришлось рассказать об их обычае, о котором я ничего не слышала (как и о многих других!), и это далось ему довольно тяжело. Когда я попросила его отрезать мне волосы, – тогда в самом начале, – это по их традиции означало мою смертельную обиду на него. И то, что он согласился это сделать, показало то, что он признаёт свою вину и раскаивается в ней! И всё это время пока у меня были коротко острижены волосы, он не должен был стричь свои. И теперь, если я простила его, я должна отрезать его волосы до прежней длинны.

Я была в шоке! Так вот почему санитар тогда так странно отреагировал, когда я попросила у него ножницы! Обалдеть! Нужно срочно учить все их обычаи, традиции и законы! Почему я за все годы так и не озаботилась этим? Даже язык не выучила! Ах, да, Алан уж очень не любил меня просвещать, и всю информацию из него приходилось, словно клещами тянуть. И мне это со временем надоело. Но как же так, совпал этот обычай тогда с моим состоянием и ситуацией, – удивительно!

Волосы я ему, конечно, отрезала, правда, сердце кровью так и обливалось: такую красоту под нож! Но с другой стороны, нам ещё среди людей жить, а такая шикарная шевелюра в купе с его красивой внешностью привлекала бы слишком много внимания. А нам это ни к чему.

***

С базы нас вновь везли в машине с тонированными стёклами. И везли не домой, а срезу к старейшине. О чём мне рассказал Алан, когда мы уже подъезжали к Москве. Известие меня не обрадовало, но и не удивило. Лучше закончить всё сразу, а не тянуть резину.

Надеюсь, мой внешний вид не оскорбит его эстетическое восприятие, хмыкнула про себя я. Но нам не оставили выбора, так что это не моя проблема.

Когда мы подъехали к особняку: у меня мурашки забегали по позвоночнику. Была бы у меня шерсть, – точно встала бы дыбом. С этим местом у меня связаны только самые ужасные воспоминания, так что держать себя в руках довольно сложно. Заходя в дом и спускаясь в лифте, постоянно приходится контролировать дыхание, чтобы не зарычать и не оскалится. Это у меня уже как рефлекс на подобную обстановку. Но тренировки с Аланом не прошли даром: самоконтроль у меня теперь железный.

Я насторожилась, когда мы спустились на минус шестой этаж вместо минус третьего. Алан тоже напрягся, но быстро взял себя в руки.

Сжав мою руку покрепче, он ободряюще мне улыбнулся, и мы пошли вслед за провожатым по тускло освещённому коридору. Правда для меня это больше не имеет значения: я прекрасно всё вижу, слышу и обоняю, – пытаясь составить новую картину этого места. Но запахи какие-то странные: смазанные и перемешанные, так что нельзя увидеть никакой чёткой картины. Такое ощущение, что здесь регулярно всё обрабатывается какими-то подавителями. Звуки тоже странные: глухие и напоминают эхо или галлюцинации. Неясный шёпот, стоны, грохот, писк приборов, плеск воды, шум от метро – всё это сливается в какой-то жуткий круговорот звуков и заставляет кровь леденеть. И как я тут не свихнулась в первый месяц?