Елена Дорошкевич - Крик дафэна [СИ с издательской обложкой]

Теперь вздохнул я — хоть у кого-то всё хорошо, и не надо добиваться взаимности непонятно каким способом…

— А мы пойдем вас провожать, — проворковала девушка, вкрадчиво заглядывая по очереди в глаза каждому. — До первого поворота, конечно.

— Само собой, солнце моё, само собой, — ответил за всех Горынович, бережно обнимая девушку за плечи.

— Ты вернёшься? — вдруг вырвалось у неё. Глаза предательски, непростительно быстро наполнились слезами.

Занятый собственными переживаниями, я как-то совсем позабыл, что сегодняшнее утро может принести печаль не только мне одному.

— И недели не пройдёт! — успокаивающе ответил Зорр, плечом закрывая от нас плачущую девушку. Он что-то тихо и уверенно говорил ей на ухо, но во взгляде читались боль и грусть. Она замерла в объятиях, чувствуя, как бьются два его сердца совсем рядом с её, ну и что, что одним единственным… И не было никого вокруг. И лишь стремительно утекало время.

— Я вернусь и останусь с тобой, — сказал он почти одновременно с ней, уже говорящей: — Я дождусь и останусь с тобой.

— Тебя будут искать родители, — напомнил ей Зорр с горьким смешком.

— Нет, — шепнула она. — Ты забыл про сто пятнадцатую дорогу.

К полудню, после плотного завтрака и активных сборов мы, наконец-то, выступили в путь-дорогу. Пока было решено идти пешком: Зорр вдохновился познакомить меня с местными оборотнями, а попросту говоря, откровенно хвастался своим особым положением среди вар-рахальего содружества. Дело дошло до того, что он самоуверенно присвоил себе звание лесного «короля» и, гордо выпятив грудь, возглавил наше шествие по «принадлежащим ему владениям».

За ним шла уже начавшая улыбаться Альбина в только что сплетённом венке из колокольчиков и с пакетом пирожков в руках. Далее, неспешно беседуя, следовали мы с дедушкой Эшхом, который вернулся с ночной прогулки лишь к концу завтрака, свежий и отдохнувший, пахнувший лесом и туманом, — под кустом он спал что ли, да и спал ли? Я сжато пересказывал ему события прошедшей ночи.

Ядвига Балтазаровна по торжественному случаю выкатила из-за избушки рассохшуюся ступу — что-то среднее между большой бочкой и деревянной корзиной для воздушного шара — удовлетворённо обошла кругом, придирчиво водя вдоль неё носом и по-хозяйски уперев руки в бока — осталась довольна, хмыкнула и, задравши подол, без труда перемахнула внутрь. Оглядела ступу и там, зычно крикнула в сторону избушки. На её призыв из открывшейся двери медленно выплыла метла и метко спланировала прямо в подставленные руки. Теперь же баба Яга летела рядом с нами на постоянной скорости на высоте полметра от земли, ловко огибая кусты и стволы деревьев. Вокруг неё, без остановки молотя пятками и гикая от восторга, носился на гусе Петюня. Гусак косился на седока и иногда начинал неодобрительно гоготать, изгибая сильную шею, впрочем, слушаясь мальчика беспрекословно.

Надо ли говорить, что Враххильдорст, сытый и выспавшийся, привычно сидел у меня на плече, крепко уцепившись хвостом за мою шею и ручкой придерживаясь за мочку уха. Он выклянчил в дорогу последнюю бутылку лимонада и был очень доволен собой.

Шествие замыкал кот — шёл, как и полагается, поставив хвост трубой и распушив его наподобие полосатой щетки.

Перед уходом Ядвига Балтазаровна, немного поразмыслив, объявила нам, что идти следует обязательно по восьмой дороге, так вроде бы не ближе, но намного безопасней, после чего мы тронулись в путь, к моему недоумению — вокруг избушки, огибая её, как дети наряженную ёлочку в новогодний праздник, разве что за руки не держались. Только пройдя три или четыре круга, я заметил перемены: лес начал постепенно редеть и зарастать кустарником. А когда, вывернув в очередной раз из-за угла, мы не обнаружили на привычном месте речку и вересковый берег, баба Яга повеселела, заморгала голубым правым глазом и, плавно затормозив, объявила нам безапелляционным тоном, что пора прощаться — дальше идти нам нужно исключительно одним.

— Ах, — сказала Альбина, крепко прижимая к груди пакет с пирожками. — Как быстро…

Надо отдать ей должное, она решительно взяла себя в руки, обойдясь без запланированных слез и причитаний. Молча отдала Зорру кулёк с едой, ласково, запоминающе посмотрела в глаза, говоря взглядом больше, чем можно сказать словами, неожиданно сняла с себя венок и увенчала им его буйную голову.

— Вот теперь ты настоящий король вар-рахалов, — прошептала она.

— И что, этих дорог, а с ними и миров, действительно бесчисленное множество? — спросил я, оглянувшись назад.

— Разумеется, а как же ещё? — невозмутимо ответил Зорр. — Или тебе пришло в голову пересчитать и пронумеровать соседние миры как и дороги, ведущие к ним? В данном случае математика бессильна. Тут только Ядвига Балтазаровна может разобраться. Вокруг всё меняется, и невозможно попасть в одно и то же место одной и той же дорогой. Кстати, пока лучше не смотреть назад: мы ушли ещё недостаточно далеко, а избушка слишком сильна — если слово «сильная», конечно, может хоть что-то тебе сказать применительно к лужайкам и домикам — и она неохотно отпускает от себя путешественников. Тем более таких симпатичных, как мы.

На последней фразе Горынович рассмеялся и подмигнул дофресту:

— Что, мудлый длакон, как зизнь? — спросил он, так удачно изобразив Петюню, что Враххильдорст вздрогнул, чуть не свалившись с моего плеча.

— Тьфу ты! Нашёл, над чем смеяться. Лучше под ноги смотри, тропинки-то давно уж не видать, — буркнул «длакон», возмущённо потыкав вниз пальцем.

Тропинка действительно пропала, впрочем, исчезла она давно, ещё два часа назад, когда мы, наконец, распрощавшись с провожающими, переобнимавшись и перецеловавшись со всеми по сто раз, двинулись куда-то вбок от избушки, активно углубляясь в густые заросли черёмухи. Кусты тоже уже давно закончились, сменившись березовой рощей, в свою очередь плавно перешедшей сначала в смешанный, а потом в сосновый лес. Для меня так и осталось загадкой, каким образом Зорр выбирал направление движения, но до сего момента мы двигались весьма бодро и целенаправленно, прямо «вперёд!».

— Ты прав, пора остановиться, — невпопад ответил Горынович, высматривая что-то за деревьями. — Сейчас пройдём первую границу, и можно будет так не спешить.

— Границу? — переспросил я, недоуменно оглядываясь на совершенно одинаковый лес вокруг нас. — А…

И тут впереди мелькнул просвет, постепенно разрастаясь в горизонтальную полосу обозначившегося горизонта. Немного активного марширования, и мы вышли на открытое пространство — прямо перед нами расстилалось огромное поле, которое иначе и не назовёшь, как «русское». И, что более примечательно, в десяти метрах от нас лежала внушительная серая глыба, этакий могучий и несокрушимый монолит, неаккуратно исписанный нитрокраской. «Направо пойдешь, — гласила надпись, — коня потеряешь…»