Елена Дорошкевич - Крик дафэна [СИ с издательской обложкой]

Юная Королева отрешённо молчала. Я не знаю — откуда, — но я был уверен, что она каким-то образом услышала и мои слова тоже. Она вздохнула и чуть повернулась ко мне, качнув головой — то ли соглашаясь, то ли удивляясь. Это неприметное движение, неуловимое, как дуновение ветра из окна, пообещало мне больше, чем счастье и весь мир в придачу. Оно вернуло мне надежду. Я снова был жив.

— Я буду верен вам душой и телом! — не унимался со своей стороны Хросс.

Диллинь вздрогнула и приподняла бровь, отвернулась от меня, ускользая узкой ладонью, провела по лбу кончиками пальцев. Молча посмотрела на торжественного сильса, не соглашаясь, но и не возражая. Это вдохновило Хросса на продолжение, с каждым словом всё более и более пылкое.

— Я сделаю вас счастливой! — сулил он. — Я покажу вам соседние миры, близкие и далёкие, прекрасные и пугающие. Мы опустимся на дно океана планеты Тогг и пронесёмся на спинах крылатых драконов в мире яштов. Сам великий Дракон Фир Ахест Д`хетонг Хет почтит нас мудрой беседой. Моя восхитительная Королева, я с радостью и гордостью поведаю вам обо всех тайнах Вселенной и…

Даже на мой непритязательный взгляд это было уже слишком. По-моему, претендент в женихи немного перебрал с обещаниями. Это даже маленьким дараинам понятно. Все тайны Вселенной?! Вот загнул! Я улыбнулся.

Диллинь тоже улыбнулась — чуть-чуть, едва заметно и, как мне показалось, немного лукаво. Дорого бы я сейчас дал, чтобы эта улыбка не была игрой моего истосковавшегося воображения.

— Встаньте, мой рыцарь! — патетично изрекла она уже с явной иронией в голосе, на которую, впрочем, Рашх в порыве излияния страсти совершенно не обратил внимания. — Я объявлю о своём решении на следующем всеобщем Совете.

Она осторожно высвободила свою руку и отступила на шаг назад, незаметно разминая пальцы:

— Это ведь недолго? Я, надеюсь, ничем не затронула знаменитую гордость сильсов?

— Вы оказали мне честь лишь тем, что выслушали меня, моя несравненная Королева. Каким бы ни был ваш ответ, я буду любить вас всегда, служа вашему пресветлому Величеству верой и правдой всю мою оставшуюся жизнь.

Енлок Рашх Хросс склонил голову и эффектно прищёлкнул каблуками.

Диллинь неожиданно рассмеялась и облегченно закружилась по комнате.

Я снова занял свой удобный наблюдательный пункт.

— Что вы, право! — почти пела она. — Я думаю, мы выполнили ритуал правильно от начала и до конца? Это ведь первое предложение мне руки и сердца, — на этом месте Диллинь на секунду замолчала и отчего-то глянула на пальцы, до которых я только что пытался дотронуться. — Я очень волновалась: вдруг что-нибудь скажу не так, как надо, — она остановилась около замершего Хросса и, заметив странное выражение на его лице, тут же поправилась: — Что с вами, дорогой Рашх? Вы действительно мне очень и очень небезразличны, но, пожалуйста, не торопите меня, хорошо? Сейчас решается судьба целого мира, да ещё, наверное, и не одного, а многих. О, не смотрите на меня так! Конечно же, вы достойны! Можно сказать, лучший из лучших! — Диллинь подарила своему новоиспеченному жениху одну из самых очаровательных и искренних улыбок, на которую была способна в данном случае.

И Хросс поверил ей, улыбнулся в ответ, отвесив церемонный поклон маленькой царственной обманщице — такой серьёзный, умный дядя, а купился… Воистину, обманываться рад! Я поймал себя на том, что злорадствую. Надо же, никогда не замечал за собой, что я умеренно злобен, да еще и ревнив.

Хотя, в общем-то, нечестно вот так, со стороны, сидя в удобном кресле решать за другого, оценивая его слова и поступки. Неизвестно ещё, как бы я сам… На этой мысли меня основательно заклинило и повело куда-то в сторону. Я загрустил, разволновался — как тут быть спокойным, когда вот же она, Диллинь, только руку протяни! — даже с места привстал. Ну, и дальше-то что?! Вздохнул, сел обратно, вытащил из кармана сигареты — закурить, что ли?

В чувство меня привело настойчивое мягкое прикосновение: кто-то толстый и пушистый тёрся о мои ноги, толкаясь и топчась мне прямо по ботинкам. Посмотрев вниз, я обнаружил там своего старого знакомого, усатого и полосатого.

— Привет, котище, серый хвостище, — грустно сказал я ему. — Как тебя-то занесло в эту виртуальщину, а, Матроскин? Что-то забыл или меня спасать пришёл?

— Мя-я-яса! — требовательно возвестил хвостатый спасатель. — Нау!

— Опять ты за своё, — устало восхитился я, постепенно приходя в чувство и старательно вытягивая себя из депрессивного болота, как Мюнхгаузен за косичку. Потрепал кота по загривку и спросил уже с явной насмешкой: — А морда не треснет?

— А его сколь не корми, ему всегда мало! — флегматично констатировал кто-то за моей спиной. — Брысь отседова, наглая харя!

Кот презрительно фыркнул, но послушался и полез под стол, окончательно скрывшись где-то под низко свисающей скатертью и заняв выжидательную позицию — вдруг кто-нибудь да что-нибудь уронит. Какой-нибудь завалящий кусок «мя-яса».

— А ты, Вася, чего над тарелкой спишь? Сидючи разве ж удобно? — укоризненно спросила Ядвига Балтазаровна, неспешно спуская с печи ноги.

— А я и не спал. То есть… — я ошарашено огляделся вокруг, не зная радоваться мне али что?.. Куда всё подевалось и откуда опять появилось? Моё вещее сердце печально возвестило, что короткое свидание закончилось, правда, весьма плодотворно: если верить воспоминаниям, то я даже успел объясниться в любви!

— Ну-ну, не спал он. Храпел, как рота гусар! Чего сидя-то, спрашиваю? — не унималась баба Яга.

— Да я книгу читал. Зачитался, вот и заснул, — предположил я.

— Какую книгу-то? Не преувеличивай своего литературного рвения. Спал-то ведь явно лицом в пирожках, — упрямо повторила она, критически оглядывая моё помятое лицо.

— Какую книгу?.. Да вашу же и читал. Вот эту! — я осмотрелся вокруг, ища её глазами, даже под стол заглянул для собственного успокоения и… ничего не обнаружил кроме обиженного кота и пары упавших яблок. Как впрочем, и на подоконнике, и на этажерке, и на…

Книги мировых перемен не было нигде.

…В нескольких шагах от камня, прямо в чистом поле стоял высокий человек с бледными, бесцветными чертами лица, что, возможно, объяснялось серой пасмурностью погоды. Весь его облик выражал задумчивое ожидание и сосредоточенность. Он и сам был серым, и одежда на нём, более чем скромная, тоже была серой. Сначала он показался мне старым, потом я понял, что это его пепельные, почти белые волосы сбили меня с толку. Он бесшумно подошёл к нам и слегка поклонился, с необыкновенным достоинством и скупой соразмерностью движений.

.

Я с гордостью вспоминаю о том, кем была моя бабушка Шулдзуа'х, но гораздо больше меня заботит то, кем станет ее внук, последний из рода горных вулфов.