Барб Хенди - Голос в ночи [ЛП]

Ни жрец, ни некромант не смогли бы этого сделать, но это принесло ему слишком мало и слишком много … ибо возлюбленный бросил его на произвол судьбы. Прошли столетия, прежде чем какое-либо живое существо, обладающее необходимыми умственными способностями, приблизилось к нему настолько, чтобы он мог схватить его, и это продолжалось еще дольше, пока он не нашел что-то еще, чем можно было бы питаться. А потом снова в плену у тайной секты иль'Шанка, запертой в чистом мраке заколдованного медного саркофага на долгие годы.

Ни один из этих двух трупов в этом переулке не знал таких страданий … или абсолютная чистота, которую она принесла. И возлюбленный тоже никогда не ожидал открытого предательства. Его Бог верил, что он затаился в страхе и благоговении.

Убить Бога-значит стать богом. И снова будет только один, только он.

О, но он слишком долго наслаждался этим.

Сунув руку под плащ, он вытащил медальон, висевший на цепочке, и протянул его Сау'илахку.

"В чем дело? — спросил мертвый священник, не взяв его.

— Устройство связи, изобретенное моим нынешним хозяином и его мертвыми коллегами. Я снял его с одного из них и сам ношу. Носите его на своей плоти."

Сау'илахк только смотрел на него и не двигался.

За дальнейшим объяснением последовал еще один вздох и цок-цок. — Любой, у кого есть твоя тайна … фон не должен иметь никаких проблем с его освоением. Если вы почувствуете, что он становится теплым, я попытаюсь связаться с вами. Держи медальон, и мои мысли дойдут до тебя. Если вы хотите связаться со мной, держите его в руке и сосредоточьтесь на мне в своих мыслях."

Сау'илахк все еще колебался. "Что ты имеешь в виду, говоря, что твои мысли дойдут до меня?"

Халиде захотелось вздохнуть. "Это очень похоже на разговор, хотя каждый из нас слышит только мысли, которыми хочет поделиться другой. Мы должны быть в состоянии найти друг друга. Возьми его!"

Сау'илахк снова заколебался, но протянул руку и взял медальон.

Халида перевела взгляд с девушки-призрака на Убада. — Завтра вечером вы все отправитесь в пустыню … и я проинструктирую вас, как только представится возможность."

Последовало короткое молчание, и девушка-призрак ответила: "Да."

Запертый в собственном теле, Гассан бушевал в панике, хотя никто, кроме Халиды, его не слышал. Единственным ответом, который он получил, была мягкая улыбка на его лице. Затем его тело повернулось и отступило назад вдоль прохода из переулка.

Дни сменялись ночами, пока Малец почти не сбился со счета, когда различные корабли, перевозившие его и Чейна, проплыли на север по всему континенту. Однажды вечером, когда солнце уже клонилось к закату, он стоял на палубе маленького корабля в холодном воздухе и смотрел на заснеженную береговую линию.

Вся земля в поле зрения казалась застывшей, покрытой инеем или замерзшей, но он знал, где находится, как и раньше. Он сосредоточился на прибрежном поселении впереди вдоль берега.

— Белая Хижина! — крикнул с носа матрос.

Близились сумерки, но капитан не собирался заставлять его сойти на берег, пока Чейн не проснется. Хотя поначалу это раздражало Мальца, он неохотно привык играть в "собаку" Чейна после стольких дней и ночей.

В начале путешествия он задавался вопросом, как Чейн справится с дальним путешествием, так как он впал в спячку, как только взошло солнце. И все же это оказалось на удивление легко. Чейн просто говорил капитану любого судна, что у него кожное заболевание и он не может находиться на дневном свете. Как ни странно это прозвучало, никто его не расспрашивал. Некоторые, например первый помощник капитана этого корабля, даже выражали сочувствие.

Путешествие до сих пор прошло без происшествий. Из порта Суман они отправились прямо в Сорано, где Чейн оказался весьма полезным. Он уже знал, где караванщики разбили лагерь за городом, и быстро нашел одну группу, нагруженную для путешествия в А'Грэйхлон'на-"благословенный лесов"-и центральное поселение Лхоин'на.

Чейн предложил Оше и Тени свои услуги в качестве охранников каравана в обмен на проезд. Он заплатил путнику монетой.

Хотя Малец никогда бы не признался в этом, он не смог бы так легко справиться с этим самостоятельно. После этого осталось лишь несколько болезненное прощание с Странницей и с Ошей. Его паника по поводу того, что он оставил их чужому народу и чужой земле, не прошла быстро. Он должен был верить, что Тень и Оша будут охранять девушку, насколько это возможно, в любом случае, с чем бы она ни столкнулась. Он по-прежнему считал, что в этом она будет в большей безопасности, чем в преследовании Магьер и Лисила.

Расставание с Тенью было болезненным и в лучшем случае вежливым.

После того, что малец сделал со своей еще не родившейся дочерью, оставленной им давным-давно, примирения быть не могло, и единственным проблеском того недоверия, которое могло теперь существовать между ними, был тот, который он тогда не распознал.

Часто во время первой части путешествия Странница не могла оставаться в каюте, которую она делила с Ошей и самим Мальцом. Тень всегда спала в каюте Чейна. Однажды Малец поднялся на палубу и увидел, что Оша сидит на краю грузового люка, а Странница стоит у поручней неподалеку.

Тень была там, рядом с девушкой.

Положив передние лапы на поручень, она тоже смотрела на воду и, должно быть, что-то услышала или почувствовала. Тень оглянулась на Мальца и вернулась к наблюдению за океаном вместе со Странницей. По крайней мере, Тень приняла девушку в качестве своей новой подопечной, но кое-что еще не приходило ему в голову до позднего вечера.

Тень оставила Чейна без охраны. Верила ли она, что ее отец не будет действовать против Чейна, или что никто не будет, учитывая, что он теперь был необходим, Малец никогда не узнает. Чейн проверял всех, когда вставал после наступления сумерек. Это были в лучшем случае напряженные времена, но были и другие, поздние ночи, которые замечал только Малец.

Лежа в полусне на краю койки Странницы, он часто слышал, как открывается дверь каюты Чейна. Затем в наружном коридоре послышались шаги … имитируется набором когтистых лап.

Чейна не нужно было охранять ночью. То, что любой маджай-хи держал компанию с нежитью, было тревожно. То, что она, его дочь, сделала это по собственному выбору, обожгло его гневом и болью, но он проглотил и то и другое и промолчал.

Позже, когда они провожали молодую троицу с караваном, от дочери последовало лишь простое признание в любви к отцу; больше, чем она когда-либо показывала ему, хотя и меньше, чем он хотел.

Затем… когда Малец снова сел на корабль вместе с Чейном, они остались вдвоем. Они поселились в одной каюте, чтобы не тратить впустую оставшиеся деньги. Они мало что могли сказать друг другу и еще более ограниченные методы, чтобы сказать это. По пути на север пришлось дважды менять корабли.