Ирина Богатырева - Ведяна [litres]

Они сперва склонились возле неё, потом с шумом подвинули стулья и сели, продолжая ей что-то втирать. Что именно, Рома не слышал, но понял, что девушка не отвечает. И точно уж не смеётся. Но и уйти не пытается. Впрочем, может, просто не слышно, что она им отвечает. «Не моё дело, все взрослые люди», – подумал Рома и опустил глаза в тарелку.

Но уже через минуту поднял снова, потому что с той стороны стола донеслись злые крики. Правда, показалось, что мужские. Да, девушка по-прежнему молчала, глядела на мужиков, причём один ещё сидел, а второй стоял в метре и держал руку, как ошпаренную. Неужто огрела? – весело подумал Рома и принялся быстрее, не отрывая глаз от происходящего, запихивать в рот еду.

Похоже, он был прав: придя в себя, мужик снова дёрнулся к девушке, но та его резко толкнула в плечо, стоило ему приблизиться, да так, что тот с шумом попятился к стене. А потом она поднялась и как ни в чём не бывало пошла прочь из зала. Даже не ускоряя шаг, хотя прекрасно понимала, что боровы на неё пялятся. Шла плавно, неторопливо, с какой-то удивительной грацией, в коротком своём платье, с волосами по спине, спокойная и гордая.

Вышла. А через секунду мужики, турнув один другого, подорвались за ней следом. Выскочили, чуть не застряв в проёме, громко шарахнули дверью.

Сиди, сказал себе Рома. Сиди, разберётся, ничего с ней не станется. Она уже уехала, наверняка. Вышла на парковку, там её тачка. Какая-нибудь красная «мицубиша». Или «хонда». Или что там может быть у таких тёлочек. Села и укатила.

Он посмотрел в тарелку, где оставался ещё салат. Взял салфетку, вытер губы. Скомкал салфетку, кинул в тарелку, поднялся и вышел тоже.

В холле никого не оказалось, и Рома подумал уже вернуться: скорее всего, и правда успела уехалать. Но понял, что не сможет сейчас сидеть и жрать. Лучше просто свалить. Пойти домой, пока есть время.

Завернул в гардероб и потянулся уже к куртке, как услышал где-то в стороне крики, – опять мужские, и ещё какой-то утробный звук, а потом выдохнули: «Ебаааать». И снова шорохи.

Рома оставил куртку, выскочил из гардероба и дёрнул туда.

За углом был узкий, укрытый кафелем и залитый жутким светом коридорчик, по которому в обход зала можно было попасть на кухню и к заднему выходу. И там оказались все трое.

Впрочем, девушку Рома сперва не увидел, только догадался, что она там, под их телами, прижатая к стене, и они уже лапают её, шуруют красными потными руками. Он задал своему телу ускорения, чтобы налететь со всей дури, дёрнуть, развернуть, успеть вмазать по шее, пока те очухаются. Удалось; одного мужика бортанул, сам сразу же отлетел на три шага. Остановился, быстро глянул на то, что ему открылось.

Нет, похоже, облапать её не успели, привалили только к стенке и старались удержать. Она глянула на Рому в этом мертвенном свете, и вдруг он её узнал: это она сидела сегодня на подоконнике в ДК. Тот же спокойный взгляд, то же нездешнее лицо. Да, точно она. И ещё мелькнуло что-то знакомое – так смотрела немая девочка из Ведянино. Да ведь и похожа, только эта постарше. Сестра, что ли?

Секундная пауза кончилась, все зашевелились, будто где-то на пульте нажали Play.

– Это что? – заревел тот, то стоял напротив, и дёрнул на Рому со всей дури.

Нёсся, как носорог, даже стена не могла бы его остановить. Однако Рома за это время успел подумать три вещи: во-первых, что он снова во что-то вляпался; во-вторых, что мужики хоть и толстые, но не рыхлые, а очень даже крепкие; и, наконец, в-третьих, что девушка, похоже, тоже немая: другой мужик что-то орал, а она по-прежнему смотрела на него с неестественным спокойствием.

А потом он увернулся от прущего на него тела и дал ему промеж лопаток, для верности сложив кулаки. Носорог грохнулся на четвереньки, успел поднять голову, но Рома ждать не стал, заехал ему ногой в подбородок, как будто пнул мяч. Голову откинуло наотмаш, мужик грохнулся к стене, из разбитой губы брызнула кровь. Кажется, он зарычал, но Роме было уже некогда вникать: сбоку на него налетели и смяли.

Ага, о тебе-то я и забыл, подумал, оказавшись вдруг на полу, приваленный чужим телом. Тело схватило его поудобней и шарахнуло куда пришлось. Дыхание вышибло, а ещё по инерции откинулась голова, и он крепко приложился темечком к кафелю. Закрыл глаза, успел удивиться, отчего так всё детально запоминает, а руки сами вцепились во что-то мягкое и плотное и принялись с силой драть. Раздался вой. Рома решил глаз не открывать. Но тут получил ещё один удар – в бок – и догадался, что это очухался первый.

Руки сами собой разжались, и тот, кого он держал, дёрнулся вверх, отстраняясь. Рома перекатился в угол, стараясь вжаться в пол, изображая плинтус, лишь бы не подставлять бока и лицо. Почувствовал удар и тут же – что по полу дует.

Он поднял голову и увидел впереди открытую дверь на улицу: шумели мокрые деревья на дворе, резко выхватывал их контуры висящий над входом фонарь. Сейчас бы подняться, собраться и одним рывком дёрнуть туда. И снова он подивился, что всё так детально видит: и дверь, и деревья, и фонарь, и даже трещинки на кафеле, а вот как его пинают, умудряется не замечать, будто отключившись от собственного тела. Лишь бы не убили, успел подумать – и вдруг понял, что удары прекратились.

Понял и развернулся. Он надеялся, что кто-то вошел сюда, в эту слепую кишку коридора, и спугнул их, но было не так. Или, точнее, не совсем так. Никто сюда не вышел, это вдруг подключилась девица, и то, что Рома увидел, он не мог понять: прижав обоих мужиков к стенке, она равномерно, совершенно механическими движениями метелила их. Её движения были такими быстрыми и точными, и в то ж время такими сильными, с такой отдачей, что походили на работу мельничных лопастей или какого другого механизма. Пока лупила одного – по лицу, в живот, грудь, – другого придерживала у стены локтем, будто совсем не напрягаясь, будто тот был не живой человек, а манекен, который сам не стоит и норовит упасть. Потом переключалась на него. И так без пауз.

Рома смотрел на эту картину и понимал, что у него сейчас взорвётся голова: всё это было так ненормально и страшно, и ни на что вообще не похоже. И мужики, которые не могут пошевелиться, и хрупкое создание, в полной тишине методично и совершено равнодушно избивающее их.

Убивающее их. Он это понял.

И тут же услышал слабый голос: «Хватит». Не сразу сообращил, что это он сам.

Девушка остановилась. Отпустила мужиков. Они безвольными тушами сползли к её ногам. Обернулась. Посмотрела на Рому сверху вниз. В глазах было удивление. Ещё бы, он и сам удивился, что такое сказал. Но она удивилась как будто другому: что он жив. Рома даже не понял, почему так подумал, но лицо её переменилось – успокоение скользнуло по нему.