Энтони Райан - Королева пламени

Лорд убрал руку с амулета.

Продолжая улыбаться, королева взяла цепь, подошла к лорду сзади и почувствовала, как он сутулится, горбится, будто под едва переносимой тяжестью, ощутив прикосновение цепи, весившей всего несколько унций. Королева уложила цепь ему на плечи, нагнулась и осторожно поцеловала в щеку.

— Именно поэтому, — сказала Лирна.

Он вздрогнул и отшатнулся, неуклюже поднялся на ноги.

— Я оставляю вам двадцать тысяч королевских гвардейцев, — сказала королева. — Они должны раздавить все остатки преступников в границах Азраэля. Всех злодеев немедля казнить по Королевскому слову. Мне кажется, в последнее время мы стали чересчур мягкими. Однако предупреждаю вас, не пересекайте границы Кумбраэля без крайней необходимости либо прямого призыва госпожи Велисс. Я оставлю вам список первоочередных дел. Самые главные: реформа законов, предложенная аспектом Дендришем, и восстановление города.

Королева склонила голову, рассматривая лорда-камергера. Амулет шел ему. Вот только бедняга ссутулился еще сильнее.

— Милорд, вам идет эта цепь, — заметила королева.

— Благодарю вас, ваше величество, — едва заметно кивнув, равнодушно и устало проговорил лорд-камергер.

Орена любила танцевать после обеда, с радостной грацией кружила среди разоренных дворцовых садов, иногда хватала Мюрель за руку, по-девичьи звонко смеялась, тянула танцевать с собой. Сегодня Орена воткнула в прическу зимоцветы, и бледные лепестки сияли звездами в темных волосах, а она все кружилась, кружилась.

Наконец она утомилась, крутанула напоследок пышными юбками, устало, но довольно захихикала.

— Садись со мной, — предложила Лирна. — У меня есть пирожные.

Они расположились среди остатков прежнего тайного сада королевы. Лирна выставила на скамейку фарфоровый чайный прибор, разложила пирожные. Орена очень любила их, но совершенно забывала о манерах и, как только уселась, тут же запихала одно в рот, испачкав пальцы глазурью и кремом.

— Ням, — выговорила Орена.

Это слово было одним из немногих, оставшихся в ее памяти. Хотя новая Орена, похоже, не очень нуждалась в словах. В разум Лирны ворвалось ощущение удовольствия, текстуры пирожного на языке, мягкости крема.

Пришлось сконцентрироваться, чтобы избавиться от наваждения. Этому ее научил аспект Каэнис, посоветовавший повторять числовые последовательности, чтобы блокировать шальные мысли Орены.

— Брат Иннис сказал мне, что вы в последнее время не очень внимательно слушаете на его уроках, — сказала Лирна.

Лицо Орены приобрело скучающее выражение, она проглотила остатки пирожного и картинно закатила глаза.

— Учиться важно, — не отставала Лирна. — Разве вам не хочется снова уметь читать?

Орена пожала плечами, и ее мысли переключились на радость, солнечный свет, кружение танца.

— Миледи, вы не можете танцевать вечно. — Королева взяла Орену за руку. — Мне нужно сказать вам кое-что.

Отклик на серьезность тона — настороженность, нарастающий страх.

— Мне нужно уехать на время.

Хлестнуло страхом, Орена посмотрела на стоящую рядом Мюрель. Та сжала кулаки, но постаралась изобразить добрую понимающую улыбку. Мюрель тяжело переносила необузданный Дар Орены, в особенности когда та делилась воспоминаниями, которые Мюрель отчаянно пыталась забыть.

— Да, — подтвердила Лирна. — Мюрель уедет тоже. И Бентен с Илтисом.

Больше страха, без малого панический ужас, пронзительное ощущение заброшенности, ненужности. Орена вцепилась в руки Лирны, во взгляде — отчаянная мольба.

— Нет, тебе нельзя с нами, — добавила суровую нотку Лирна.

Злость, обида, упрек. Орена отдернула руки, отвернулась, все эмоции читались на ее лице, как в открытой книге. Лирна погладила ее по темным курчавым волосам и тихо сказала:

— Я надеюсь вернуться с человеком, который сможет исцелить тебя. Я из гордыни позволила ему уйти. Когда он посмотрел на меня, на мое гладкое лицо, я поняла: он считает, что не смог вылечить меня. Моя душа за пределами его Дара. Но тебе этот человек поможет. Твоя душа сияет так ярко.

Лицо Орены смягчилось, в нем вдруг исчезло все наивное, детское. Она посмотрела в глаза Лирне, нахмурилась… и хлынули воспоминания. Лирна попыталась считать в уме, чтобы подавить неистовый поток образов, но его мощь легко переборола жалкую струйку чисел. Очевидно, Орена гораздо лучше управляла своим Даром, чем казалось на первый взгляд. Сначала пришли запахи: пот, соль, экскременты. Затем звуки: звяканье цепей, приглушенные всхлипы отчаявшихся, потерянных людей. Видения и боль явились вместе: кандалы, натирающие запястья и щиколотки, смутные очертания сгорбившихся пленников. Лирна снова оказалась в трюме, рабыней. Разум захлестнула паника, но страх ушел, когда Лирна поняла: это не ее воспоминания. Трап наверх виден под меньшим углом, а рядом прикована молодая женщина в синем платье, лицо в тени, но игра света на безволосой голове подчеркивает страшные ожоги. Несмотря на это, женщина кажется знакомой: несколько месяцев назад тот же профиль в свете костра среди гор. Радостное возбуждение, злобное удовлетворение… и пьянящее предчувствие награды Союзника.

Образы померкли, смешались, пришел страх. Корпус трещал от ударов огромной акулы, вокруг — крики ужаса, отчаяние, слезы. Обожженная женщина стоит рядом с трапом, в ее руке болтается ключ. Колебания и нерешительность быстро исчезают, но опыт многих веков учит распознавать слабость. Приходит мрачное понимание: эта новоиспеченная королева сейчас бросит своих подданных.

Темная сущность, занявшая тело и разум Орены, уже очень долго не удивлялась ничему, но теперь в полной растерянности и изумлении наблюдала, как обожженная женщина вернулась сначала к грубому брату-здоровяку, затем к преступнику и — поразительно — к ней, Орене. Такое случилось впервые за много веков. Она и сама не ожидала от себя такого потока бессвязных, перемешанных со слезами и всхлипами благодарностей. Они были искренними.

Образы смешались, выплыло новое воспоминание: сверху — покрытое шрамами лицо Харвина, их губы соприкасаются, дыхание смешивается.

— Я никогда не обижу тебя, — хрипло шепчет он. — И не позволю никому.

— Никто не в силах выполнить такое обещание, — шепчет она в ответ. — И ты тоже.

Его пальцы касаются синяков на ее шее, уже потускневших, но все еще темных, припухших, портящих приятную гладкую кожу новой оболочки.

— Обещаю, я разнесу в клочья всякое воларское дерьмо просто потому, что оно в принципе могло это сделать.

Тогда внутри колыхнулось что-то большее, чем просто обычная похоть. Это раздражало.

— Хватит болтать, — сказала она, опрокинула его на спину, уселась верхом. — И постарайся потише на этот раз.