Энтони Райан - Королева пламени

Его факел осветил рисунок поселения в лесу, подобного нынешнему поселению Волчьего народа, но усеянного трупами.

— Гости приходили с миром, желали обменять товары на знание. У гостей не было воинов, они никого не подвергали насилию — но принесли смерть. В каждом поселении, куда они заходили, начиналась ужасная болезнь. В конце концов от народов льда осталась только жалкая горстка.

Свет факела снова показал женщину, на этот раз одну. Ее изображенное в профиль лицо полнилось горем. Ее прижатые к лицу руки были красны от пальцев до запястий.

— Нас спасла эта женщина, — сказал Асторек. — Мы не совсем понимаем как, но она отдала свою кровь, и это спасло нас, болезнь ушла, но…

Факел осветил следующую сцену: двое мужчин, стоящих над телом женщины. Симпатичный мужчина уже не улыбался, его лицо было полно гнева, а широкоплечий глядел мудро и спокойно — хотя древний мастер сумел передать выражение глубокой печали, подавленной, не выпускаемой наружу.

— Высокий взял корабль и уплыл. Но другой остался. Он не хотел уходить от тела женщины и не желал предать его льду, как того требовал обычай. А потом…

Факел осветил силуэт человека, волочащего сани сквозь снежную бурю.

— Когда пришла зима, он повез ее тело на север. Народ льдов больше не видел его. Однако он оставил нам подарок.

Асторек умолк, посмотрел на Ваэлина со смесью благоговения и неприязни.

— Люди Больших кораблей очень многое знали: и как ковать металл, и как считать звезды, и даже как заглядывать в будущее.

Факел осветил самый большой рисунок, от пола до потока, выполненный с мастерством и ясностью, затмевающими работу самой Алорнис: лицо худощавого мужчины лет тридцати, черты угловатые и резкие, даже неприятные, темные глаза, губы чуть изогнуты в подобии улыбки. Жесткое лицо человека, привыкшего к невзгодам и насилию. Лицо спокойного убийцы с холодными равнодушными глазами. Ваэлин много раз видел такие глаза у тех, кто пытался его убить.

А затем пришло понимание, и с ним разом улетели все мысли. Дарена взяла в ладони его задрожавшую руку. Ваэлин молча смотрел на свой портрет.

— Тот, кто спасет нас от еще незримой угрозы, — пояснил Асторек. — Ушедший в лед назвал этого человека Тень Ворона.

Мы пристали в Марбеллисе на тридцать пятый день плавания. Капитан увел с собой на берег десятерых матросов, груженных внушительной кучей добычи и оружия, взятых у неудачливых воларцев в битвах при Зубах и Алльторе.

— Корабли живут грузами, — проворчал он на прощание.

В последнее время он стал разговорчивей со мной, но по-прежнему отказывался общаться с Форнеллой.

— Я за это добро возьму полтрюма специй, — добавил он. — А ты оставайся на борту и следи за своей ведьмой.

Та подошла ко мне, когда я обозревал с борта город и доки.

— Я слыхала, что этот город называли сокровищем северной империи. По-моему, оно слегка поблекло.

Со времен войны Марбеллис постоянно отстраивался и доделывался. Понемногу исчезали выжженные и опустошенные кварталы, огромный порт залечивал раны. Но здания можно быстро отремонтировать, а вот сердца жителей — другое дело. В послевоенные годы многие ратовали за то, чтобы проучить северян, и самые громкие голоса слышались из Марбеллиса.

— Мы нашли бриллиант в пустыне и превратили его в обгорелый уголь, — процитировал я.

— Хорошая строчка. Должно быть, ваша.

— Нет. Она принадлежит молодому поэту, которого я повстречал в Варинсхолде. Кстати, этот юноша — сын генерала, почти уничтожившего этот город.

— Похоже, с отцом вам не удалось поговорить, — заметила Форнелла.

— Нет. Он постоянно отказывал мне во встрече. А его сын был счастлив рассказывать, если я оплачивал его счет за вино.

— И почему же? У него была на то весомая причина?

— Сожаление и чувство вины за то, что принял участие в бойне, — покачав головой, ответил я. — Но он не преминул напомнить мне, что его отец быстро и беспощадно пресек бесчинства своей армии и повесил при том больше сотни человек.

— Токрев тоже повесил бы за бесчинства. Мертвые рабы ничего не стоят.

— У нас еще работа, — напомнил я и пошел в каюту.

За предыдущие недели я узнал многое о древних мифах, но почти не добавил сведений о происхождении Союзника либо о том, где находится бессмертный человек, которого Союзник ищет. В самых старых обрывочных сказаниях людей, позднее ставших гражданами Воларской империи, отыскались упоминания о махинациях темных богов и злых духов, но отсеять правду от предрассудков и суеверий не представлялось возможным. Куда плодотворней оказались поиски информации о бессмертном. Обнаружились целых семь версий его истории, в большинстве из Азраэля, трактующие бессмертие как наказание за отвержение Веры. Но были и другие варианты. Например, кумбраэльская версия рассказывала о безбожном еретике, сжегшем Десятикнижие и за то проклятом Отцом Мира и осужденном бесконечно скитаться и оплакивать свой грех. А сегодня я нашел мельденейскую легенду о человеке, принесенном океаном на острова после кораблекрушения. Все товарищи этого человека погибли, и ему следовало утонуть тоже, но он выжил. Он путешествовал в поисках старых богов.

Я читал свиток с легендой, когда услышал топот множества ног по палубе. Похоже, капитан успешно закупил специи. Форнелла уже задремала, по обыкновению, улегшись на койку нагой. Она все больше спала в последние дни, а в ее волосах появлялось все больше седины.

«Мадам, да вы стареете», — осматривая ее тело, подумал я.

Но, хотя в ее лице добавилось морщин, Форнелла все еще оставалась прекрасной. Я прикрыл ее одеялом и вышел наружу. Уже смерклось. На корабле зажгли много фонарей, большинство на баке, откуда доносилось мерное постукивание. Я пошел туда и обнаружил капитана. Тот стоял, скрестив руки на груди, и сурово глядел на человека, подвешенного за бортом на веревках. Подвешенный был старый, но жилистый и сноровистый, судя по виду, альпиранец. Он оживленно орудовал резцом и молотком, сглаживал шрамы на потерявшей челюсть носовой фигуре. А на месте нижней челюсти уже торчал пока еще бесформенный кусок дерева.

— Команда не любит плавать без бога, — проворчал капитан. — Бог успокаивает волны. Я заплатил втрое, чтобы работу закончили к утру.

— А кто он? — указав на змею, спросил я. — Старый бог или новый?

— Что, писака, тебе стал любопытен и мой народ? — ехидно осведомился капитан.