Анна Алмазная - Телохранитель [СИ]

— Обещаю, — ответил он, мечтая только об одном, скорее отделаться от Мираниса.

И принц, будто это почувствовав, тихо вышел.

Вечерело. Трактир утопал в жаре и в янтарном свете, и никто не заметил, как он вошел внутрь, миновал общую залу и поднялся по скрипящей лестнице. Для мага нет ничего невозможного, а эти простолюдины, рожане, не были магами, но разве что из темного цеха. Но темный цех вмешиваться не будет… пока им не мешают.

А мешать темному цеху он не собирался.

Скрипнула дверь в одну из комнат, и сразу же скользнула к нему, бросилась в объятия тоненькая фигурка.

А даже жаль ее. Личико симпатичное, струятся по спине распущенные рыжие волосы… медь. Медь с кровью, такой редкий свет. И столь сладки ее податливые, отвечающие губы.

Такую милашку и женой можно сделать, хотя она и развратна. Но под должным присмотром и после пары болезненных уроков…

Но увы и ах…

Он перевернул ее спиной к себе, поцеловал хрупкую шею, взял за подбородок и резко дернул. Умерла она сразу, даже крикнуть не успела, свалилась к его ногам безжизненной куклой. Как же забавно… архана, из древнего, влиятельного рода, а умерла вот так жалко, как последняя рожанка.

***

Ночью люди замирали, начинал говорить замок. Шуршали бегающие меж стенами крысы, скрипели половицы под осторожными шагами дозора, ласкал стекло неугомонный ветер.

Старый волкодав зевнул, опустил голову на лапы и тихонько заскулил: не любил он этих покоев. Здесь пахло пылью и ароматическими травами, от которых начинали слезиться глаза. И погруженная в полумрак спальня вдруг расплывалась, а где-то вдалеке вспыхивали пятнышки: приглушенные ночью светильники.

Тогда волкодав часто-часто моргал, пытаясь согнать с глаз ненавистную пелену, и на время опять видел хорошо. Вновь успокаивался и смотрел полусонно, как стекают на пол тяжелые шторы.

Он знал, что за шторами огромное, во всю стену, окно. В покоях хозяина он часто сидел у такого же окна и наблюдал, как сменяются за прозрачной преградой дни и ночи… Это никогда не надоедало.

Хозяин окна не завешивал, хозяин тоже любил смотреть ночью на парк, сидя неподвижно в кресле. В такие редкие мгновения волкодав был даже счастлив: клал голову на колени столь родного человека и сразу же ласковые пальцы начинали перебирать шерсть на его холке. Это было приятно… очень приятно.

Но хозяина здесь не было и, вздохнув, пес поплыл на волнах ласковой дремы. Приятно грел лапы и брюхо ворсистый, темный ковер, поднимался от ковра легкий, щекотавший ноздри туман, пахнущий как хозяин, когда загорались сиянием его глаза.

Там, за пределами все более окутывавшего сна, нависала кровать. Место, которое сегодня он не любил больше всего…

Раздались шаги. Узнав тихую поступь, волкодав сел, осторожно забил хвостом по ковру, стараясь быть тихим. Сон людей спугивать нельзя, за это могут накричать, а волкодав не любил, когда на него кричат.

Быть послушным лучше: можно подставить голову под ласковые человеческие руки, почувствовать, как скользят меж шерсти, гладят уши пальцы.

Можно,… но человек сегодня гладить не хотел. Вообще не замечал, и пес вздохнул и вернулся на свое место.

***

Мир вышел, и Арман, наконец-то, остался наедине с Рэми и сидящим у кровати волкодавом. И сразу накатились беспомощность и непонимание, за что взяться дальше. Не осмеливаясь посмотреть на брата, Арман подошел к туалетному столику. Медленно, сам не зная зачем, снял и бросил на столик кольца, потянул перчатки, разорвав тонкую ткань. Вздрогнул, когда под окном кто-то заливисто засмеялся, и прикусил губу, до крови, чувствуя, как бежит по подбородку теплая струйка.

Волкодав заскулил, подсунул под ладонь пушистую голову, и Арман неосознанно погладил собаку, впервые посмотрев на брата. Впервые осмелился подойти к кровати…

Худой, и после смерти кажущийся еще более худым, убранный во все черное, Рэми как будто спал. Рассыпались по подушке волосы цвета мокрой земли, чуть приоткрылись пухлые губы, показывая ровный ряд зубов. Рана на щеке, что так впилась в память, была промыта и смазана темной мазью… странно… и что не излечили, странно, и что вообще накладывали мазь — странно. Зачем? Как живому, а ведь Рэми, увы, не жил…

Не жил… и ноги вдруг отказались держать, а сдерживаемые за целый день слезы заструились по щекам горячими потоками.… Не в силах больше стоять, Арман упал на колени у кровати, нашел, сжал ладонь брата и тихо прохрипел:

— Отомщу! Видят боги, убью и сам за тобой приду,… ты только… дождись меня там, не уходи далеко.

Боги, как все это глупо, глупо! Совсем глупо! И слова, и его слезы, и это проклятая спальня, все глупо! Эрр ушел, и этого уже не вернуть, и это его, Армана, вина. Лиин говорил, что Рэми плохо, говорил, а Арман… Арман вместо того, чтобы быть рядом, пошел в тот город!

Там и без него бы справились, а Рэми, Рэми нет… когда его брату надо было помогать, он помогал другим! Боги… за что… ты так берегла его, Виссавия, ты так берег его, Радон, так почему сейчас? Он важен! Важен для вас, а вы… как вы могли его отпустить! Как ты мог его забрать, Айдэ! Его, носителя души твоего племянника! Так просто… взять и забрать?

Арман отказывался верить. Что он мог сказать, что он мог сделать, боги, что! Бросать пустые слова… отомщу, найду, задушу собственными руками? Хоть что-то! Что-то, чтобы притушить эту… проклятую несправедливость! Не так, не может быть! Не так…

Он в силах сидеть не месте! Он схватил клинок и сжал на нем пальцы, так, что перина сразу же окрасилась красным, а боль на миг отрезвила. На короткий миг. Но даже боль пропала! Даже ее не было! Пусто! Боги, пусто! Лишь клубятся в душе проклятые тоска и беспомощность!

Он ничего уже не мог исправить, и Эрра больше не вернешь… не вернешь… того большеглазого братишку, что бегал за Арманом в детстве. Того гибкого, упрямого юношу, каким он стал сейчас. Не вернуть той гордости, когда Рэми быстро учился, и воинскому искусству, и магии, когда даже дозорные начали поглядывать на хрупкого братишку старшого со смесью гордости и уважения.

Не вернуть… его мягкую улыбку, когда льнули к его ладоням лесные звери, блеск силы к его глазах, когда он исцелял… других исцелял, а себя исцелить не смог… боги… никогда не вернуть… Эрр… почему опять вот так…

Арман осторожно провел пальцами по щеке брата и отдернул руку, когда понял, что пачкает Рэми кровью… скинул плащ, обернул тканью порезанную ладонь и мягко откинул от щеки брата темный локон.

— Тебе же еще жить и жить… спасать и спасать наш проклятый мир… ты же наша сила, наша надежда, а ты ушел, мой родной… мое черноглазое чудовище.