Анна Алмазная - Телохранитель [СИ]

Но…

— Лана… — ласковые руки обняли ее за талию, и Аланна вдруг оказалась в таких родных, таких знакомых объятиях. И забыла все… и приглашение принца, и желание выйти на прогулку, растворилась в нежном, ласковом поцелуе.

Вышла бесшумно хариба, пролетела за окном стая голубей, и Аланна вдруг оказалась на руках Рэми… а в голове все перемешалось от нового поцелуя… спальня… она не помнила, как они оказались в спальне.

Расслабленная и счастливая, она и не заметила, как в вечернем свете Рэми вновь вернулся в ее кабинет. Взял со стола забытый приказ, и, прочитав, смял дорогую бумагу и вышел.

Лия была в замке совсем недавно, но ей тут нравилось. Нравилось, что она теперь может одеться поскромнее и ускользнуть в город, к храму Радона, возле которого частенько собирались просители. Те, кого не лечили виссавийцы, но у кого не хватало монет на кассийских целителитей, вдовы, которым не на что было кормить детей, обнищавшие старики. Лия старалась помочь всем, даже не замечая, как за ней все время немой тенью следуют люди брата.

Она не понимала, зачем ей охрана, но Арман был непреклонен: одной ходить в город запрещал. Ему вообще не нравились отлучки сестры, не нравилась ее «виссавийская доброта», но и держать Лию в замке, на счастье, Арман не старался. Только ворчал, что трудно будет подыскать ей мужа, ой трудно…

Ну и пусть. Лия возвращалась в замок лишь вечером, счастливая и умиротворенная. И всегда морщилась, когда возле ее покоев замирали молча стражники, когда ей передавали просьбу Армана прийти на какой-то прием… когда приходилось терпеть косые взгляды кого-то из придворных… у нее до сих пор не было харибы. Все это знали, но все молчали… Лия же ловила на себе сочувственные взгляды брата и молча злилась. Вот зачем ее туда таскать, если жалеет?

Арман хороший… хоть и кажется строгим, но хороший.

— Моя архана! — встретила ее как-то у дверей рыжеволосая, хорошенькая девушка. — Моя архана, помоги увидеться с Арманом!

Лия лишь раздраженно передернула плечами. Вот ради встречи с братом с ней пытались подружиться нередко. Не понимали, что Арман меняет любовниц чаще, чем меняется погода, а все равно все мечтали стать следующей…

— Ты рожанка, тебя он даже не заметит, — тихо ответила она, намереваясь пройти мимо. Но девушка не успокаивалась:

— Пожалуйста!

А Лия смотрела лишь на идущего к ней дозорного. Смутилась, когда высокий мужчина ей поклонился, с испугом взяла из его рук конверт, скрепленный печатью наследника. И, прочитав, задрожала…

— Моя архана? — спросил кто-то из охраны, но Лия уже метнулась в сторону покоев брата.

Сама не помнила, как добежала, как оказалась в объятиях у Рэми, как спросила едва слышно:

— Почему, почему?

— Почему что? — мягко спросил брат.

— Они… они хотят, чтобы я пошла со свитой принцессы… в Виссавию… но, но ты говорил…

— Останься тут, — сухо ответил Рэми, усаживая ее в кресло. — Никуда не уходи из моих покоев, пока я не вернусь.

Кто-то подал ей чашу с питьем… кажется, та самая рыжеволосая девушка, Лия уже и не понимала кто… Она знала только одно… ей нельзя в Виссавию! Как и ее брату!

***

Отец все же нашел Мираниса и заставил наследника явиться в тронный зал. Вновь приходили какие-то люди, вновь склонялись перед троном с глупыми просьбами, а Миранис даже не думал их слушать. Зачем? Все равно ему через пару дней убираться в Виссавию. Улыбаться виссавийскому вождю и представлять эту дурную кузину, Калинку, который Миранис терпеть не мог с самого детства. Слишком шумная, слишком яркая… слишком неприступная.

Собственную кузину в постель не затянешь, совесть не позволит. И другим особо не отдашь… гордость помешает. Вот и приходилось за ней присматривать, а ее кавалеров — разгонять. Что Калинка, конечно, понимала неправильно. Тосковала, что никто ее не любит, никто не хочет замуж брать, выдумывала прочие девичьи глупости… впрочем, теперь возьмут. Правда, по слухам, она опять не рада. Вот уж эти девушки… вечно им все не так да не этак…

Солнечный свет уже потемнел к вечеру, отразился золотом от полированной синевы колонн, когда в зале что-то едва изменилось и повеяло холодом… странно знакомым холодом.

Дернулся за спиной Мираниса Кадм, что-то прошептал Вирес, и на дорожке появился кто-то, кого никто не ожидал увидеть: Рэми. Без спроса, да когда он, собственно, спрашивал? С горящими синим огнем глазами, излучающий такую силу, что покачнулись более чувствительные высшие маги.

— Всем выйти, — приказал Вирес.

Тихо, мягко, но его голос, переданный магией, услышали все. И в зале вмиг стало пусто, остались лишь повелитель, Миранис и их телохранители. Правда, от сплетней это не спасет. И весь замок будет гадать, что именно так разозлило телохранителя, что тот осмелился явиться без спроса.

Посмел бы Миранис так себя вести, влетело бы от отца… Рэми… Рэми не тронет никто. Ибо целитель судеб! Ибо наследник Виссавии. Дорогой гость, который ведет себя как хозяин.

Но Миранис никогда и не думал его принимать как гостя. Тем более — сейчас. Это его телохранитель, ради Радона, они связаны узами богов, и что из того, что он виссавийский наследник?

Миранис поймал на себе гневный взгляд и вздрогнул: Рэми смотрел так, будто хотел убить. А этот убить может, пусть случайно, пусть потом будет сам мучиться, хотя не успеет помучиться и бросится следом, но может. Неужели зол на своего принца? В первый раз после посвящения? И стало вдруг и страшно, и смешно. Миранис так усиленно добивался такой реакции и вот, добился, знать бы еще чем.

— Ты… ты… — выдохнул Рэми, посмотрев так, что сердце кольнула игла страха. — Со мной делай, что хочешь, но моя семья! Как ты посмел тронуть мою семью!

Так вот оно как? Миранис усмехнулся, покорив себя за медлительность: надо было раньше поговорить с Рэми. Надо было, но теперь уже что? Поздно.

— Рэми, позволь объяснить, — вмешался Вирес, но Рэми уже не слышал никого и ничего.

В закатном мареве его глаза, руна на его лбу, сверкали как звезды, и аромат его сил горчил гневом. Сладостным гневом. Боги, это же высший маг, маг! Сильный и властный, а вел себя как изнеженная собственной добротой девчонка.

Миранис приподнялся со змея, довольно облизнул губы. Гнев Рэми сочился по зале синим туманом, кружил хороводы вокруг колонн, тревожил внутри зверя, и Миранису нравилось это чувство. Нравилось видеть Рэми таким, каким он был когда-то: непокорным, дерзким, с горящей на лбу руной. Нравилось то острое чувство опасности, которое будил в нем телохранитель. Нравилось, потому что в первый раз после посвящения Рэми был не покорным, опутанным узами целителем судеб, а другом, побратимом. Равным.