Василий Криптонов - Эра Огня 1. Первые искры

Пока я сочувствовал Ямосу, Ганлу продали. Тому самому дядьке, который дал «один серебряный». Кстати, вот интересно, кто там «серебряный»?

Местная валюта. Дилс — медная монета. Сотня дилсов — гатс, серебряная монета. Сотня гатсов — солс, золотая монета.

Буквы растаяли быстро, и я успел заметить, как Ганла расплакалась, пока толстяк отстегивал цепочку. Ошейник, видимо, шел в подарок.

— А откуда берутся рабы? — спросил я Талли.

— Мамки рожают, — отозвалась та, но, поймав мой укоризненный взгляд, поморщилась и объяснила: — Кто за долги в рабство попадает. Кто по дурости. Эта убогая наверняка семье помочь хотела, думала хоть золотой выручить. А отдалась за гатс. Плюс еще толстяк процент снимет.

Теперь я понял, почему она плакала, и мысленно обругал себя за тормознутость. Мы бы могли выкупить её и подороже… Но с другой стороны, мы-то её, по сути, убили бы потом, а у этого хозяина она, может, до старости доживёт.

— Без шансов, — заявила Талли, видимо, проследив ход моей мысли по лицу. — Если неделю переживет — считай, повезло. Этот садист ни одного торга не пропускает, откуда только деньги берутся.

Я посмотрел на омерзительного лысого хмыря, похожего на вампира из древних черно-белых ужастиков. Он поглаживал Ганлу по голове когтистой лапой и что-то ей нашептывал на ухо. Бедняжка старалась крепиться. А может, просто не поняла или не поверила до конца, в какой кошмар угодила по собственной воле.

Толстяк тем временем вывел на поводке здоровенного усатого парня, который так неуместно улыбался, будто он был тут хозяином положения.

— Дамы и господа — Танн! — провозгласил толстяк. — Танн может выполнять любую тяжелую работу, сносит любые неудобства, главное не давать ему пить. За десять гатсов вам не найти лучшего раба!

— Даю десять! — дрожащим голосом выкрикнула немолодая женщина и покраснела, видимо, представив, как нагрузит Танна тяжелой работой и неудобствами.

Толпа понимающе заржала, а Танн, улыбнувшись ещё шире, раскрыл объятия навстречу женщине. Толстяк долбанул его по груди кулаком, что-то сказал, и Танн опустил руки.

— Одиннадцать, — вступила в торги мама Ямоса, несмотря на протестующее шипение сына.

— Одиннадцать гатсов! — завопил толстяк. — Кто больше? Вы только полюбуйтесь на эти мускулы, дамы и господа!

Он одним движением сорвал с Танна его худую рубашонку и открыл взорам публики могучий торс, достойный чемпиона мира по бодибилдингу.

— Вот это кабан! — восхитилась Талли. — Взять, что ли?

И, не долго думая, выкрикнула:

— Тридцать гатсов!

Публика ахнула. Мать Ямоса метнула на Талли гневный взгляд и назвала сорок. Женщина, которая начала торги, заявила половину солса. Страсти накалялись, а Талли, самоустранившись от торговли, хитро улыбалась. Не то просто так похулиганила, не то…

Дело кончилось тем, что Танн достался Ямосу за один золотой солс. Толстяк отдал его, несколько помрачневшего, новым хозяевам, а когда разворачивался, чтобы уйти, хитро подмигнул Талли. Вопросов я задавать не стал, для разнообразия сам понял, что к чему. Видимо, Талли имеет с толстяка некий процент за то, что взвинчивает цену.

— Просто я молодая и безродная, — шепнула она мне на ухо. — Эти снобы скорей сдохнут, чем мне уступят.

Торги продолжались. Толстяк одного за другим сбыл троих мужчин, не таких колоритных, как Танн. Они, как я понял, тоже разошлись по студентам. Тут, верно, учиться без раба — страшный позор.

Талли, великолепно чуя, когда и кому стоит переходить дорогу, несколько раз влезала в торги, пока на нее не начали поглядывать с подозрением. Опять пошли девушки, и Талли принялась толкать меня локтем. Однако не успевал я среагировать, как она, поджав губы, мотала головой. Знатные родители студенток быстро поднимали цену до двух-трех солсов, и выглядели при этом так, будто для них и десять — не сумма.

— Надо было первую брать, — вздохнула Талли. — Эх… Ну да ладно, может, в другой раз. Через месяц ажиотажа меньше будет, студенты закончатся.

Я тоже смирился с таким раскладом. Что ж, сегодня уже сделано немало. Я вышел из дома (уже называю эту нору домом!), я посмотрел на рынок рабов, понял, как это всё здесь устроено. Один маленький шаг для меня и огромный шаг для моей сестренки… Которая сейчас горит живьём в огне…

От этой мысли меня передернуло, и я беспомощно посмотрел на арену. И вдруг заметил, как тихо стало вокруг. Талли присвистнула.

Толстяк вывел на середину девушку. Она отличалась от всех предыдущих, как черная роза от полевой травы. Одета была небедно, но как-то неправильно. Высокие кожаные сапоги, черная юбка до колена, белая не то блузка, не то кофта с неровно оборванными по плечи рукавами. Длинные иссиня-черные волосы красиво ниспадали на плечи. Но главное — лицо. Бледное, отрешенное, с огромными глазами, фиолетовый цвет которых был виден даже издалека.

— Породистая девочка, — сказала Талли. — Сейчас что-то будет…

— Дамы и господа, — как ни в чем не бывало начал толстяк. — Спешу представить вам прелестный цветок по имени Натсэ. Девушка, получившая самое благородное воспитание. Ныне она лишилась печати и изгнана из рода.

Я вздрогнул, услышав имя. Что-то очень похожее на имя моей сестры. Натсэ…

Толпа молчала. Кроме Талли. Та принялась возбужденно шептать мне в ухо:

— Благородные — редкий товар, их обычно продают еще до торгов. И стоят — ого-го сколько, от сотни солсов. И толку от них — чуть, кроме красоты и выпендрежа взять нечего. Но раз толстый её выволок — значит, какой-то подвох.

Так оно и вышло. Окинув толпу взглядом, он произнес:

— Она может стать вашей совершенно бесплатно, если вы одолеете её в поединке!

Толпа загудела. Послышались смешки. И вдруг к арене протолкался высокий мужчина с длинными спутанными волосами. Он неуклюже перевалился через ограждение и пошел к центру, подняв руки, под приветственные вопли. На поясе мужчины висели два изогнутых не то меча, не то ножа — один побольше, другой поменьше.

— Господин городской стражник! — воскликнул толстяк. — Вам придется подписать бумагу, что вы по доброй воле оставили пост, чтобы у меня не было проблем, если вас наповал сразит взгляд этих фиолетовых глаз.

Стражник, посмеиваясь, подписал пером бумагу, которую принес ему мальчишка, видно, помощник толстяка. Тут же в толпе появилось не меньше десятка таких же мальчишек, которые протягивали шапки и голосили:

— Ставки! Делайте ставки на поединок!

Когда один из них подошел к нам, Талли наклонилась к нему и сказала:

— Скажи хозяину — Таллена ставит всё на девку!

Мальчик кивнул, даже не глянув на нее, и пошел кричать дальше. В шапку ему сыпались монеты. Кто кричал: «На девку!», кто — «На стражника!». Как уж там потом будут разбирать, где чьи деньги, я понятия не имел. Но и тут меня выручила Талли.