Ричард Морган - Хладные легионы [litres]

На лице Рингила появляется оскал, будто в ответ.

– По-вашему, я похож на гребаного раба? – спрашивает третий голос.

Лицо Рингила искажает гримаса. На щеке дергается мышца. Он делает глубокий вдох, потом выдыхает, и над равниной плачущих, кричащих душ словно поднимается свежий ветер. Когда он снова начинает говорить, голос еще звучит как хриплый шепот, но теперь в нем слышится уродливый скрежет пробудившейся воли.

– Где мой меч?

Хьил подчиняет болото своей воле, извлекая из мандолины длинный скрипучий аккорд: земля будто уходит из-под ног и открывается разлом, по обе стороны которого встают контрфорсы из белого известняка, а бледная тропа убегает вперед. Хьил это делает небрежно, без всяких церемоний, как человек, отдергивающий занавеску, чтобы впустить утренний свет.

– Сюда, – говорит он, жестом приглашая Рингила идти первым.

Тропинка петляет по дну ущелья со стенами из бледного камня, по которым вьются струйки воды, впитываясь в мох вдоль трещин и питая заросли травы у подножия. Прохладный воздух пахнет влагой, но это не так уж неприятно, а земля под ногами Рингила сухая и скрипит при каждом шаге. У него появилась цель. Хьил держится за его спиной, как мрачный эскорт, и стены ущелья постепенно раздаются. Некий цикл был каким-то образом разорван внутри Рингила и снаружи, и теперь он уходит прочь, оставив осколки позади.

Тропа проступает во мраке у подножия длинного светящегося утеса, который простирается налево и направо, так далеко, что краев не видать. Рингил заметил на последних ярдах пути по дну расселины, что потрескавшиеся глыбы известняка с обеих сторон испещрены убористыми строчками иероглифов, знаков некоего алфавита, который он не может читать, но чьи очертания кажутся до боли знакомыми. Он запрокидывает голову и видит, что каждый дюйм огромной скалы покрыт теми же угловатыми каракулями, вырезанными чьей-то неутомимой рукой.

Хьил стоит у его плеча, пока он смотрит вверх.

– Икинри’ска , – просто говорит Обездоленный. – От начала и до конца. Сохраненная Творцами – теми, кто ее впервые записал, – для всех и каждого, кто сможет найти сюда дорогу и сохранить волю к учебе. Ступай туда.

Он кивает вперед. Тропинка ведет от утеса к широкому и холодному на вид горному озеру. Легкий ветерок пробегает по посеребренной поверхности и камышам, окаймляющим берег, но в остальном вода кажется мертвой. Гил колеблется. Это очень похоже на одно из мест, куда завел его Ситлоу, прежде чем дела пошли плохо. Он тщетно ищет способ пересечь водоем.

– И как же мне это сделать?

Хьил указывает мимо него, на воду.

– Ты хотел вернуть свой меч. Позови его.

– Позвать?!

– Да.

Вперив взгляд в князя-оборванца, Рингил понимает, что тот говорит серьезно. Он пожимает плечами.

– Ну ладно.

Он спускается к воде. Крошечные волны плещутся о грязь у его сапог. Он озадаченно смотрит на озеро.

– Позови его! – кричит Хьил. Он так и остался у начала расщелины в скале. Выглядит стройным и темным силуэтом на фоне огромного светящегося массива резной икинри’ска .

Рингил снова пожимает плечами, чувствуя себя глупо.

– Друг Воронов!

– Громче!

Гил театрально вскидывает руки. Его голос разносится по всему озеру.

– Я пришел за Другом Воронов!

В дюжине ярдов от берега вода вскипает и взрывается. Появляется мокрая перепончатая рука, которая сжимает меч, держа его за лезвие. Рингил смотрит на нее, потом оглядывается на Хьила. Князь-бродяга взмахивает рукой.

– Давай иди же. Ты хочешь его вернуть? Иди и возьми.

Он входит в воду, на удивление быстро погружается в нее по пояс. Грязь на дне засасывает сапоги, с каждым шагом подымается густой коричневатый туман. Добравшись до меча, он смотрит вниз и видит лежащую под водой акийа, которая выглядит кошмарной пародией на одалиску на гаремной кушетке. Ее длинные, покрытые плавниками конечности лениво извиваются, удерживая тело на месте, груди колышутся над крупным торсом с гладкими мышцами. В бескостной нижней части лица открывается и закрывается огромная пасть миноги, пробуя на вкус мутный водоворот, который породил Рингил, идя по дну. Он видит, как в глотке поднимаются, а потом снова опускаются плотные ряды шипов. С верхней части лица, чьи кости расположены нечеловеческим образом, на него тупо смотрят глаза размером с кулак, не более живые, чем у какой-нибудь затонувшей статуи.

После всего, через что он прошел, это как увидеть старого любимого друга. Он наклонился бы погладить существо, если бы не знал наверняка, что оно откусит ему кисть.

Поэтому взамен он тянется обеими руками к мечу и забирает его. Акийа отпускает клинок, переворачивается, показывает Рингилу крепкий мускулистый бок, а потом снова ныряет, ненадолго обвивается вокруг его ног и исчезает в вихре плавников, окатив его ливнем брызг.

Он бредет обратно к берегу, мокрый, прижимая к себе Друга Воронов обеими руками, будто забыл, для чего нужен меч.

Но он не забыл.

И Хьил ушел.

Остался только высоченный утес икинри’ска .

В храме Афа’мараг Рисгиллен склонилась над мальчиком и успокаивающим жестом положила руку ему на лоб. От ее прикосновения из его взгляда ушла паника. Она наклонилась ближе и зашептала ему на ухо старые, очень старые ритуальные слова.

Она знала, что он не поймет – проклятый век, когда никто уже ничего не понимает, и за что они сражаются? Но это было лучшее, что она могла сделать. Чтить ритуалы, чтить кровь, чтить живое прошлое. Она не знала другого способа жить. Может, по крайней мере, что-то в мальчишке, какая-то тонкая нить наследия, сохранившаяся за долгие годы, отыщет путь к былым смыслам и поймет, какую услугу он оказывает, какой чести она его удостоила.

– Кровь от крови моей, узы мои, – прошептала она. – Узнай, чего ты стоишь, и дай нам силу общих предков, кою ты хранишь.

Она провела заостренным когтем большого пальца по его руке, вскрыв артерию от изгиба локтя до запястья. Он тихо и безнадежно всхлипнул, когда хлынула кровь. Она утешила его и перешла к другой руке. Нашла артерию, вспорола плоть и выпустила кровь.

– Кровь от крови моей, узы мои. Узнай, чего ты стоишь, и немедля открой нам путь.

Вторая кровеносная жила излила свое содержимое. Мальчик слегка пошевелился на алтаре, захныкал, истекая кровью, но Рисгиллен прижала руку к его груди, делясь спокойствием. Кровь растекалась, змеилась струйками по истертому камню, на котором он лежал. Двенда критическим взглядом следила за узорами, которые она образовывала, сравнивала со старыми пятнами, что уже виднелись на камне. Затем посмотрела в конец зала, на собранные там глирштовые изваяния, потянулась к ним, потянулась мимо них тем способом, который нельзя узреть обычным взглядом. Нахмурилась.