Марина Эльденберт - Небо для двоих [litres]

Леона подтвердила, после чего до палаты Гроу меня вел уже Рон. Сестра ушла куда-то в сторону кафетерия, а я глубоко вздохнула и посмотрела на…

– Кстати, кто ты мне теперь? – спросила я, глядя ему в глаза.

Рон приподнял брови.

– Ну, я имею в виду, ты же мне переливал свою кровь, значит, ты мне как брат. Всегда мечтала иметь братишку.

– Иметь в твоем случае, Танни, очень точное выражение, – сурово произнес Рон.

Я шмякнула его по руке, и у него дрогнули губы.

Разговора опять не получилось, потому что палата Гроу находилась буквально в двух шагах от моей. Ну ладно, через две двери она находилась, и я выпустила руку Рона только затем чтобы взяться за ручку.

Инаира дель Эльтертхард явно была здесь – в кресле лежали плед и ее сумка, но мне было наплевать. Я прошла к парящей у окна кровати, взгромоздилась на нее, а потом легла рядом и оплела Гроу руками и ногами. И только сейчас смогла по-настоящему вдохнуть полной грудью.

Закрыла глаза, кажется, всего на один миг, но когда открыла, за окнами уже было темно. Колючий подбородок упирался мне в щеку, а еще меня обнимали. Всем телом.

Я запрокинула голову и наткнулась на его взгляд.

Он смотрит на меня, а я на него. Гроу по-прежнему бледный, но я как-то некстати ловлю себя на мысли, что эта бледность ему идет. Ему вообще все идет, если уж так подумать, но это я лучше оставлю при себе. Приберегу на потом, когда буду готова сказать и…

– Это значит, что ты моя, Танни Ладэ?

Вот уж он точно никогда не тормозит.

– Не торопи события, Джерман Гроу, – отвечаю я. – Это значит, что я лежу у тебя в постели, и мы обнимаемся.

– Ладно, – говорит он, – меня устраивает.

И прижимает к себе, щетина скользит по щеке и виску, это совершенно точно запрещенный прием. Гораздо более запрещенный, чем сцепленные на моей талии пальцы, которые я чувствую даже через достаточно плотную ткань больничной рубашки. Кстати…

Я приподнимаю покрывало и заглядываю туда.

– Мм… – говорю. – Тебе идет рубашка в горошек.

– По-моему, фервернцам надо всерьез озаботиться проблемой обеспечения медицинских учреждений нормальной одеждой, – хмыкает Гроу.

– А у меня в полосочку, – заявляю я. – Они, наверное, так женщин и мужчин различают.

– Тебе не кажется, что в это различие закралась ошибка? Полосочка больше подойдет для мужчин.

– Я что-то не поняла, – отпускаю одеяло и смотрю на него, – это что за ущемление по половому признаку?

– Ты первая начала, – сообщает Гроу.

Причем говорит это настолько серьезно, что я напрочь забываю, о чем вообще хотела с ним разговаривать. У меня мысли крутятся только вокруг полосочек и горошин.

– Кстати, с ним все в порядке, – говорю я. – Спасибо, что спросил.

– Я знаю, – говорит Гроу, – это было первое, о чем я спросил, когда продрал глаза после эпично-плавательных выступлений.

– И что ты спросил? – интересуюсь я.

– Как они?

Такой простой вопрос почему-то отзывается теплом во всех уголках сердца. Ну или просто во мне.

– Тебя сразу поняли? – спрашиваю я, глядя ему в глаза.

– Я уточнил.

– А у меня была… – Я хочу сказать «угроза выкидыша», но понимаю, что это совершенно точно лишнее, поэтому добавляю: – Леона.

– Была? – интересуется он. – Или жила?

Вот теперь я смеюсь, а он продолжает тереться об меня своей щетиной, когда устраивается поудобнее, и, кажется, я понимаю, что это действительно запрещенный прием.

– Значит, ты в курсе, что устроил мой кузен. – Гроу сдвигает брови.

– В курсе, – сообщаю я. – Он был слегка не в себе.

– Слегка, – повторяет Гроу, нахмурившись. – Знаешь, я тут подумал, что не хочу о нем говорить.

– А о чем хочешь?

– О ком. – Его ладонь ползет ниже и ложится мне на живот. – О тебе.

– А что обо мне говорить? – интересуюсь я.

– Ты даже не представляешь, какая ты была красивая.

– Была?!

– Когда была драконицей, – сообщает он с таким видом, как будто так и надо.

– То есть сейчас я некрасивая? – говорю я, и тут до меня доходит. – Стой! Ты видел мою драконицу?

– О да. – Он смотрит в сторону вазы с цветами, стоящими на столике у окна. – Кто придумал эту идиотскую традицию таскать в больницу цветы?

– Мне нравится. – Я пожимаю плечами.

Вторая ваза стоит на тумбочке с моей стороны, я бы даже сказала, не ваза, а ведро.

– Ладно, вернемся к моей драконице, – я чуть крепче прижимаюсь к нему, – какая она была?

– Истинная.

– То есть… как Леона?

– Леона до тебя недотягивает. Ты была покрупнее и такая отчаянная…

– Жаль, ты это не снял на видео.

– Я хотел, но у меня ребра разваливались.

– Ой! – пискнула я и попыталась отодвинуться.

Гроу только сильнее сжал руки.

– Куда?!

– Ребра, – сказала я. – Тебе совсем не больно?

– Слава современной медицине, нет, – хмыкнул он. – Хотя подозреваю, что я просто под обезболивающими.

На всякий случай я осторожно сдвинулась на постели, и в целом так тоже было удобно: голова покоилась на его плече, с такого ракурса щетина на его подбородке была видна, но меня не касалась. Зато я не удержалась, потянулась к ней пальцами и провела осторожно, едва скользя подушечками.

– Не делай так, – сказал Гроу.

– Почему это?

– Потому что здесь камеры, а я безумно давно тебя не касался. По-настоящему.

– Зато касался Сибриллы, – фыркнула я.

Плечо Гроу под моей щекой напряглось.

– Сколько раз мне нужно тебе повторить, что между нами ничего не было?

Я хотела сказать, что повторять мне не нужно, но он неожиданно отвернулся к окну. Обиделся, что ли?

– Эй, – сказала я. – Гроу, я пошутила.

Он не ответил.

– Гроу! – Я повысила голос. – Ну что ты как ребенок в самом деле?

– Я давно не ребенок, Танни, – говорит он. – И я безумно долго считал, что тебя в моей жизни больше не будет. Около месяца или вроде того. Мне казалось, что это правильно, но это был самый паршивый месяц в моей жизни. Я пытался прокручивать дни у себя в голове и вроде как себе обещал, что завтра мне станет проще. Проще не становилось. У меня было две жизни, одна – с тобой. И все остальное – без.

Я открыла рот, но поняла, что у меня в голове опять одни полоски с горошком.

Особенно когда Гроу повернулся ко мне и посмотрел в глаза. Так глубоко, что перехватило дыхание.

– Знаешь, как начинался мой день? Я просыпался и старался не думать о том, что рядом со мной нет тебя. Что запах твоих волос – это игра воображения. Я шел в душ и говорил себе, что все так и должно быть, что теперь у тебя будет новая жизнь, и, может статься, когда-нибудь я даже смогу это принять. Иногда, правда, я просыпался после снов о тебе, и было достаточно сложно объяснить своему…

– Гроу, заткнись, – попросила я. – Просто заткнись.

– Ну, ты же хотела поговорить о Сибрилле, – заметил он. – А я хочу, чтобы у тебя больше никогда не возникало такого желания. Ни о ней, ни о других, которые были до тебя. Их было много, Танни, и ты прекрасно это знаешь. У меня был свой сценарий отношений, по которому кому-то на роман отводилось чуть больше времени, кому-то чуть меньше. Но знаешь, что самое смешное? С тобой я вообще не собирался крутить роман.