Александр Гром - Фианэль Отважная. Книга 1

Дядюшка, не получив сразу ответ и восприняв повисшее молчание за несогласие с высказанными им опасениями, одним глотком допил вино и с укоризной уставился на меня.

— Э-э, ты… Сделал действительно своевременное предостережение, — встретившись с выжидающим взглядом наставника, вынуждена была я таки признать его правоту. — А потому обещаю впредь постоянно держаться начеку.

— Вот и отлично, госпожа, — пробурчал дядюшка, не скрывая удовлетворения. Потом, по прошествии небольшой паузы, он настойчиво добавил: — И разреши дать тебе дельный совет: никуда не ходи сама. Это, поверь, не прихоть заботливого слуги, а насущная необходимость на данный момент.

— Если ты считаешь, что сейчас мне следует ограничить себя по части одиночных прогулок, то возражать, понятно не стану. Тем более в компании оно куда веселей, — без особого восторга, заверила я, наполняя между делом его опустевший кубок вином, а свою чашу, чаем.

На этом, разговор застопорился. Мы посидели в воцарившейся тишине минут десять-пятнадцать, избегая смотреть в сторону пустующего тётиного места, неожиданно начавшего притягивать наши взоры, словно мощный магнит. На душе у меня вновь появилась совсем недавно загнанная вглубь тоска, знакомая прежде ещё по раннему детству. Не выдержав её всепроникающего половодья, я первая встала и притворно широко зевнув, предложила пойти спать.

— Ступай, — слишком уж ровным голосом, откликнулся дядюшка, тоже поднимаясь из-за стола, — а я займусь посудой. Не стоит бросать её на ночь грязной. Непорядок это, госпожа, как есть непорядок.

— Спокойной ночи, дядюшка, — уходя, пожелала я.

— Сказочных снов, госпожа, — рассеянно отозвался он, выставляя тарелки на специальный, посудомоечный столик.

Тихонько притворив за собой дверь, я спустилась в спальню. Хотя конечно очень хотелось ему помочь. Но смысла предлагать помощь, зная, что он от неё всё равно откажется, не имелось никакого. А ещё год с небольшим назад, обычные, домашние обязанности, мы исполняли вместе, ну, то есть втроём. Однако потом, когда в прошлом апреле мне стукнуло пятнадцать годков, всё в корне изменилось. На Большом Тинге Края, почётные выборные, увенчали чело светлой ярлинки Фианэль серебряной короной, украшенной великолепными изумрудами. Изготовил её старый Улаф Золотые Руки, лучший мастер-кузнец Снежного острова. Он давно работал преимущественно с драгоценными металлами и дорогим оружием, которое он облагораживал гравировками, завораживающими взор своей красотой: а также чеканными доспехами, пользующимися большим спросом не только в Скандинавии, но и в далёкой Европе. Привезли же корону в башню, ещё дядья, во второй, на моей памяти визит. Никто их об этом не просил, они сами заказали и оплатили подарок племяннице. Примерно, таким образом, по словам дядюшки, у нас появилась большая, мужская корона, предназначенная моему отцу. На данный момент она хранилась в кабинете под его портретом, на специальной дубовой подставке, верх которой представал в виде круглой бархатной подушечки тёмно-алого цвета.

— Господин Харальд совсем не хотел становиться ярлом, — помнится как-то рассказывал, мне дядюшка, — но уж больно просили его об этой милости, собравшиеся едва не со всего Края, крестьяне. Да и верные друзья с братьями советовали не обижать людей отказом. Вот он скрепя сердце и уступил.

— Наверное, со стороны, мой папа мог показаться весьма странным человеком, — пробормотала я тогда, испытывая смешанные чувства одобрения и неловкости, основанной на непонимании.

— Это отчего же? — искренне удивился мой наставник.

— Ну, видишь ли, дядюшка, — смущённо замялась я, вынужденная объяснять очевидные вещи, — человеческой натуре присуща одна, неистребимая черта: верховодить над кем угодно, когда угодно и при любых обстоятельствах.

— Верно, госпожа, — сходу признал мою правоту он, — да только отец твой, был исключением из этого правила. Он никогда не стремился повелевать, однако вместе тем терпеть не мог подчиняться.

Из таких бесед с дядюшкой, я почти всегда узнавала о папе что-то новое, неизменно делавшее его ближе и роднее.

Тогда же, больше года назад, в том запомнившемся навсегда апреле, дядюшка Рифли вручил мне Эр-Глэйдр. Заодно он сообщил о чудодейственных свойствах меча и испытании кровью, которое я обязана была пройти. И я его к своему огромному удовольствию таки прошла. Меч без лишних раздумий, охотно, поглотил мою кровушку, неоспоримо признав своей очередной хозяйкой. А уже на Тинге, сразу после коронации, я извлекла его из ножен и поклялась, поцеловав прохладную, светящуюся изнутри лунным светом сталь, что отныне и до последнего вздоха, буду защищать интересы народа Края Медвежьих Полян.

В тот день я стала обладательницей ещё одного превосходного оружия, прежде принадлежавшего отцу: эльфийского кинжала с занятным имечком Гай-Дриль. В переводе с эльферона на скэнди, это означало: — Ласковый Вампир. Когда-то, много лет назад, мой отец подарил его Сигурду, ныне проживающему на берегу Гремящего ручья. Теперь Сигурд, в свою очередь преподнёс кинжал мне, заявив, что он гораздо больше к лицу наследнице Харальда Смелого, чем ему, простому крестьянину.

После вышеупомянутых событий, связанных с коронацией, тётя Ири и дядюшка Рифли, в категоричной форме, запретили мне заниматься грязной работой. В дальнейшем, они строго пресекали все мои попытки помочь в хозяйственных делах, не соответствующих, по их мнению, достоинству светлой ярлинки и высокому званию Правительницы Края. В итоге, обидевшись, хотя и не сильно, я перестала хвататься за привычные заботы, вместо этого предпочитая общение с книгой, либо поход в лес.

— Но сегодня, наверное, стоило попытаться посодействовать наведению порядка, — уже забравшись на кровать, с запоздалым сожалением подумала я, созерцая таинственно перемигивающиеся россыпи звёзд, буквально усеявшие магический купол-балдахин, раскинувшийся над ложем и моей головой. — Вдвоём дядюшке было б веселей, и он в кои-то веки, мог и не отказаться от помощи. Хотя, впрочем, вряд ли, ибо, когда тётя заболела, простудившись прошлой осенью, он ведь всё равно не хотел даже слышать, ни о каком моём участии в повседневных хлопотах по хозяйству.

Немного успокоив свою совесть этим воспоминанием, я принялась за подсчёт крупных звёзд, что всегда помогало быстро и крепко уснуть. Однако сон упорно не шёл, словно насмехаясь над моими арифметическими усилиями. Невольно мне припомнились другие ночи, когда вид звёздного неба не успокаивал и усыплял, а наоборот, подавлял и бередил тяжкое горе. Такие безрадостные ощущения, во мне будили ласковые небесные светлячки на протяжении нескольких долгих месяцев, после того как я появилась здесь, в башне, одиннадцать лет назад. И в том не было ничего необъяснимого. Просто однажды, маленькая девочка Фианэль, провела в одиночестве, незабываемую ночь под невероятно красивым, но как оказалось холодным и безразличным звёздным сводом… А произошло это ещё в Солнечной долине, вернее в окружавшем её Изумрудном Поясе, вековечном, сказочном лесу, знакомом мне с самого рождения…