Александр Гром - Фианэль Отважная. Книга 1

В тот роковой для нас обеих день, мама вернулась с охоты усталая, но с добычей: крупным красавцем-фазаном.

— Доченька, будь добра, начни потихоньку его ощипывать, — попросила она меня, а сама поспешила умыться к речушке Медунице, несущей свои прогретые солнцем воды, по соседству с нашей хижиной.

Я с готовностью взялась за порученное дело, а, управившись, ещё и разожгла в очаге огонь. И только тогда почувствовала в душе смутную тревогу. Ведь мама уже давным-давно должна была вернуться. Неужели с ней произошло что-то непредвиденное? С внезапно заколотившимся сердцем, я выскочила из хижины и увидела её лежащей в воде, на боку, ярдах в десяти вниз по течению. Онемев от предчувствия непоправимости случившейся беды, я бросилась к ней, вздымая брызги упала на колени, после чего принялась, тихонько всхлипывая, тормошить за плечо. Громко разрыдалась я лишь увидев торчавшую из её спины, чёрную стрелу. Мне, несмотря на малый возраст, стало понятно: кто-то невероятно плохой, отнял маму навсегда и тем самым перечеркнул всю прежнюю, привычную жизнь. Дрожа словно в лихорадке, я попыталась вытащить мамочку из речушки, однако у меня ровным счётом ничего не получилось. Дикими глазами я огляделась по сторонам, не зная, что предпринять дальше. Ведь бежать за помощью скорей всего было заведомо бесполезно, по причине нашего бессрочного изгнания из мира остальных эльфов, о котором я слышала от мамы только рассказы, похожие на чудесные сказки, но сама там никогда не бывала, да и не надеялась побывать.

И тут на тропинке, ведущей со стороны гор Высокой Короны, послышалась весёлая, разудалая песня, в сопровождении подыгрывавшей ей флейты. Это наверняка возвращались домой на отдых, получившие замену стражи границы, служившие на ближайшей к нам, горной заставе. От острой безысходности, у меня появилась призрачная надежда, что взрослые дяди вынесут тело мамы из воды и скажут маленькой девочке, как быть дальше. Но оказалось я слишком уж размечталась. Стражи, влекомые любопытством действительно подошли, да только помощи от них я не дождалась. Вместо неё я услыхала их издевательский смех и реплику:

— Наконец-то эта блудливая сука сдохла!

Не удовлетворившись сказанным, невероятно красивый, золотоволосый эльф, пнул маму в бок ногой и даже с ненавистью плюнул, метя в лицо. И тогда я в слепой ярости, будто дикая кошка, бросилась на него, стараясь поцарапать либо укусить.

— Ах ты ж дрянь! Мерзкий крысёныш! — под дружный хохот товарищей, взревел рассвирепевший красавчик, тряся окровавленным пальцем левой руки, который ему удалось освободить из плена моих зубов, лишь несколько раз сильно ударив кулаком по голове. От этих зверских тумаков я упала рядом с мамой уже мало что соображая: в ушах стоял какой-то оглушительный звон, окружающий мир опасно шатался, грозя перевернуться и поменяться с небом местами. Вдобавок ко всему, глаза стал застилать откуда-то наползший, багряный туман.

Несмотря на моё явно плачевное состояние, красавчик решил не останавливаться на достигнутом. Схватив за волосы, он грубым рывком приподнял меня над речушкой, а затем, размахнувшись, швырнул в сторону ближайшей сосны. Вероятно он надеялся что я не переживу столь ощутимого соприкосновения с деревом. Однако тут его ожидало разочарование. Я всего лишь потеряла сознание. А очнулась уже под вечер, как раз в момент появления группы эльфов с лопатами, очевидно присланных стражами границы. Не обращая на меня ни малейшего внимания, они сноровисто вырыли яму, бросили в неё тело мамы и принялись быстро засыпать землёй. А я сидела неподалёку, молча, наблюдая за происходящим сухими глазами. Плакать сил не было, как не было их и на то, что бы просто подойти к маме и, обняв напоследок, попрощаться. Да мне и не позволили бы это сделать звери, рывшие могилу.

Окончив свою работу, эльфы ушли, о чём-то оживлённо, беспечно переговариваясь. Я же осталась наедине с небольшим холмиком, навеки скрывшим самое дорогое, что у меня имелось — маму…

Незаметно настала ночь, засиявшая мириадами красивых, но бездушных как мои сородичи, звёзд. Незабываемая, намертво врезавшаяся в память ночь, когда я научилась выть по- волчьи…

А утром пришли два эльфа, посланные господином Роваэроном и доставившие меня к нему во дворец. Там я прожила несколько недель, постоянно общаясь со старым канцлером, буквально лучившимся добротой и сочувствием, немного растопившими ледяной панцирь, сковавший моё сердце. От него я услышала подтверждение маминого рассказа о предпринятом папой путешествии к границам нашего королевства с единственной целью: забрать нас к себе. По прошествии двадцати дней, славный господин Роваэрон препоручил меня заботам дяди Ястреба, согласившегося доставить дочь Харальда Смелого, на плато. За время долгого пути, внешне суровый гном, сумел завоевать мою искреннюю симпатию и расположение. Даже сейчас, спустя одиннадцать лет, я не перестала за ним скучать. Не перестала я надеяться и на встречу с ним. Ведь дядя Даин отлично знал дорогу к башне, где обосновалась его «ваули», что в переводе с круэри, языка гномов, означало Ласточка. Так он всегда ласково, меня называл. Другие гномы, наши тогдашние спутники, оказались под стать Ястребу: надёжные, заботливые и немногословные.

С тех пор моё хорошее мнение об этом народе, не изменилось. И я, не задумываясь, приду на помощь любому незнакомому гному. Опять же папа был с ними в дружеских отношениях, да и мама всегда хвалила за высокую порядочность, заставляющую напрочь позабыть об их, чего греха таить, природной грубости, пожалуй, единственном, присущем им недостатке.

Звёзды, пусть и не сразу, но всё-таки свершили своё обычное, усыпляющее действие. Мои веки, отяжелев, сомкнулись, кровать закачалась будто корабль на дремотных волнах моря Снов, и я убаюканная, унеслась в его туманные, загадочные дали.

А ранним утром, меня разбудил волчий вой. Выл наконец-то объявившийся бродяга Локи.

Лёгкая на подъём, я вскочила, встревоженная явственно прозвучавшей странно тоскливой ноткой, натянула на себя рубашку, штаны, сапоги и, не мешкая, покинула башню.

Мост у пакгауза, когда я туда добралась, был уже опущен, однако самого Локи на плато не оказалось. Он, грудой рыжего меха, лежал на той стороне, а дядюшка, склонившись над ним, озабоченно качал головой. В несколько прыжков перемахнув дубовый настил моста, я очутилась возле волка и в испуге вскрикнула:

— Что с ним? Он жив?

— Да, госпожа, — дядюшка утвердительно кивнул, сохраняя обычную невозмутимость. — Но он без сознания и у него две раны: одна колотая, серьёзная, в левом боку. Вторая: резанная, на шее. Плюс ко всему этому, очень большая потеря крови.